Время, чтобы вспомнить все

К концу второго десятилетия двадцатого века в Гиббсвилле все еще не было частного клуба. Правда, в городе был теннисный клуб, который по строгости отбора членов превосходил любые частные клубы Пенсильвании, но его наличие, увы, не оправдывало того, что джентльменам Гиббсвилля для игры в гольф приходилось ездить в соседний округ. Всем членам теннисного клуба была предоставлена возможность вступить в новый частный клуб «Лэнтененго», и почти все члены теннисного клуба в него вступили. Все члены теннисного клуба могли быть членами любого частного клуба в Гиббсвилле. Среди членов клуба «Гиббсвилль» были такие, которых не принимали в теннисный клуб потому, что их жены не достигли того социального положения, которого достигли их мужья в профессиональном мире и бизнесе. И членство в клубе «Гиббсвилль» вовсе не обязательно давало право на вступление в новый, более дорогой гольф-клуб. Почти каждый платежеспособный христианин, заработавший свое состояние приличным путем и не славившийся привычкой парковать свою машину перед публичными домами, мог быть почти уверен, что в течение двух лет после подачи им заявления с приложенной к нему рекомендацией он будет принят в клуб «Гиббсвилль». Единственным длинным списком лиц, которых автоматически могли принять и в частный клуб, был список приглашенных на «Ассамблею» Гиббсвилля, и каждого человека в этом списке руководители нового клуба рассматривали в самую первую очередь. Мужчину, не явившегося на последние пять «Ассамблей» — так же как и его супругу, — могли вычеркнуть из списка приглашенных, однако это правило применялось лишь в том случае, когда этот человек совершал чрезвычайно неблаговидный проступок. Соответственно мужчинам и женщинам, не числившимся в списке приглашенных на «Ассамблею», возможность вступить в новый частный клуб предлагалась лишь в исключительных случаях. Главную роль в открытии нового клуба в Гиббсвилле фактически сыграли две группы людей. Если бы его создание не одобрило большинство комитета «Ассамблеи», дальше разговоров дело просто бы не пошло, и то же самое было справедливо в отношении «Второго четверга» — группы, которая в конечном счете приобрела самую мощную социальную власть в Гиббсвилле. О существовании «Второго четверга» не знали не только большинство граждан Гиббсвилля, но не знали и многие приглашенные на «Ассамблею». За всю историю существования «Второго четверга» в него ни разу не допускались посторонние, у него не было филиалов, не было Конституции или писаных законов, не было правил, руководителей, постоянных взносов (хотя допускались сборы на дополнительные нужды), не было официальных бланков, штаб-квартиры и не было списка кандидатов на вступление в клуб, за исключением прямых наследников членов клуба. На собрания клуба каждый мужчина надевал накрахмаленную белую рубашку, а по диагонали — красную, два дюйма шириной, ленту, а каждой даме выдавался букет для корсажа. Среди тех, кто знал о существовании «Второго четверга», не было глупцов, которые стали бы заговаривать о нем с уважаемыми членами этого клуба. Список членов клуба никогда не публиковался, и он не стал общественным достоянием, однако время от времени молодые люди, не состоявшие его членами, пытались раскрыть его тайны. Они пристраивались возле дома предполагаемого члена клуба и следили за всеми дамами и господами, входившими в этот дом. Но всякий раз составленный ими список отличался от предыдущих, и потому эти любопытствующие не могли с уверенностью сказать, что хотя бы один из их списков действительно был списком членов «Второго четверга». Эти собрания с таким же успехом могли оказаться обычными вечеринками. Любопытные могли бы расспросить слуг предполагаемых членов клуба, но цель расспросов стала бы тут же очевидной любому повару и любой служанке и достоверность их ответа была весьма сомнительной, так как они могли солгать из преданности хозяевам или из вредности. Поначалу у этой таинственности было вполне добродетельное оправдание: членам клуба не хотелось обижать тех из своих сограждан, которых на эти вечеринки не приглашали, — но с годами у секретности появились две другие причины: во-первых, членов клуба эта секретность забавляла, а во-вторых, «кому какое до этого, черт подери, дело?».