Время, чтобы вспомнить все

— Да, но он был и тренером по футболу, — улыбаясь, сказал Артур.

— Ну да? Я и не знал.

— В Уэслиене.

— В Уэслиене в городе Мидлтаун в Коннектикуте? Этот самый Уэслиен? А я думал, что он с головы до пят принстонский парень.

— Так оно и есть, но он преподавал в Уэслиене, — сказал Артур. — А как насчет молодого человека, что там наверху? Ты уже записал его в Нью-Хейвен?

— Нет, я даже об этом и не думал. Считал, это само собой разумеется. Он будет пятым, кто пойдет в Йель, пятое поколение, а может, и того больше. Я тебе скажу, о чем я действительно подумал: я хочу, чтобы он учился в Гротоне.

— А почему не в Хилле?

— У меня нет особого пиетета к Хиллу. Меня туда послали потому, что школа была близко от дома, и она, может, и сгодится, если после нее идти в Пенн или Принстон, но если мой мальчик пойдет в Йель или Гарвард, я хочу, чтобы его подготовили к Йелю и Гарварду. Тебе эта идея не нравится.

— Ну… нет, не нравится.

— Почему?

— А почему бы не послать его в Итон?

— Итон в Англии.

— Ну, если ты собираешься послать его в место, которое старается походить на Итон, почему бы тебе не послать его в настоящий Итон?

— Я не считаю, что Гротон старается походить на Итон.

— Но знакомые нам ребята, которые там учились…

— Дейв Харрисон ходил в Гротон. И Алик тоже. А они тебе нравились.

— Нравились?

— Разве нет? Не говори мне только, что тебе не нравились Дейв и Алик.

— Сколько раз я встречался с ними в Нью-Йорке?

— Ты у Алика был шафером.

— Вместе с шестнадцатью другими шаферами, или восемнадцатью, или не помню уж, сколько их там было.

— А он ведь не был твоим шафером, — задумчиво произнес Джо. — Почему?

— Я его не приглашал, — ответил Артур. — Алик женился сразу после колледжа. А мы с тобой пару лет подождали, и к тому времени Йель уже не имел для меня такого значения, как прежде… если вообще когда-либо имел. Я не уверен, что мне следовало идти в Йель. Я не жалею, что туда пошел, но мне кажется, что я всему тому же научился бы и в Лафайете. И я уверен, что в Гарварде я бы научился еще большему. А в Йеле я так старался попасть в секретное общество, которое мне, черт подери, было абсолютно ни к чему, но я точно знал, что ты в него попадешь, и потому мне тоже обязательно нужно было в него попасть. Если у меня был бы сын — которого у меня никогда не будет, — я бы послал его в гиббсвилльскую городскую школу и в Пенн.

— Ты шутишь.

— Нет, я не шучу. Я не даю подобных советов для твоего сына. В роду твоего отца все учились в Йеле, и твои предки жили в Новой Англии. А в моей семье все и по отцовской, и по материнской линии из Пенсильвании. В Мюленберге можно получить ничуть не худшее образование, чем в Йеле, а в компании пенсильванских немцев и с меньшим количеством развлечений, может, еще и лучшее.

— Но ты ведь даже не знаешь никого, кто учился в Мюленберге.

— А вот и знаю. Старик судья Фликингер учился в Мюленберге. Юриспруденцию он проходил в Пенне, а до этого учился в Мюленберге. И доктор Швенк, пастор лютеранской церкви. И с полдюжины других людей, которые, по-моему, ничуть не менее образованны, чем местные выпускники Йеля.

— Но ты никогда с ними не встречаешься. И я не видел никого из них у тебя дома.

— И это очень жаль. Я хотел бы знать их поближе, чтобы услышать от них толковый немецко-американский взгляд на эту войну.

— Боюсь, что взгляд этот будет скорее немецким, чем американским.

— Ну и что с того? Мы к ним относимся как к подонкам, а некоторые семьи здесь живут с дореволюционных времен.

— А может, они и есть подонки, — сказал Джо.

— Судья Фликингер?

— Ну, я не имел в виду именно его. И я почти незнаком с доктором Швенком, но мы знаем, что у нас в городе есть люди, которые тайно посылают деньги в Германию.

— Мы знаем и других, которые в открытую посылают деньги в Англию. И среди них, между прочим, я. В Англии у меня есть кузены, которых я никогда не видел и скорее всего никогда не увижу, и если бы они услышали то, что я сейчас сказал, то наверняка вернули бы мне мои деньги. Но у меня действительно есть соблазн послать деньги и немцам тоже.

— Ты сам не знаешь, что говоришь.

— Мы ведь соблюдаем нейтралитет? Правда же?

— Официально — да. Потому что Вудро Уильсон хочет, чтобы мы не вмешивались в войну.

— Отлично. Тогда выходит, что если мои симпатии побуждают меня посылать деньги в Англию, то моя вера в строгий нейтралитет — политику нашей страны — должна побуждать меня посылать деньги в Германию.

— Пожалуйста, не делай этого, потому что, какая бы у нас ни была официальная точка зрения, если мы все же ввяжемся в войну, ты прекрасно знаешь, на чьей мы будем стороне.

— Да, и немцы это тоже отлично знают.

— Ну, они ее начали, и очень пожалеют, что это сделали.

— Джо, такое отношение тебя наверняка приведет к тому, что ты наденешь форму и пойдешь сражаться за нашу родину.

— Так оно и будет. Если понадобится, я пойду.