Время алых снегов

Разведывательная машина стояла в самой вершине излучины, и, насколько хватал глаз, река просматривалась в обе стороны. «Пожалуй, это та самая позиция, которая важнее храбрости», — не без удовольствия подумал Алексей. Он опустился вниз, плотно задраив люк, приказал зашторить перископы, кроме одного, к которому посадил наблюдателем Оганесова, зажег синий свет. Разведчики кое-как устроились в десантном отделении вокруг сложенных пирамидкой вещмешков, поверх которых была постелена газета, а на ней — две вспоротых банки с тушенкой, ложки, ломти черного хлеба, покрытые щедрыми пластами розоватого сала.

— Калорийный ужин, — улыбнулся Плотников. — Начинайте, я чуть позже.

Он извлек из планшета карту, нашел на ней излучину, пометил значком место дозорной машины. Подняв голову, удивленно спросил:

— Вы чего на еду любуетесь? Начинайте же.

Однако никто из разведчиков не шевельнулся.

— Ну, хорошо, я сейчас...

Рассчитал и быстро нанес на карту место вероятной переправы танков, застегнул планшет.

— А теперь делай, как я! — И первым взял хлеб.

Чехов налил из термоса кружку дымящегося, черного чая, Дегтярев пододвинул ближе к старшему лейтенанту банку с тушенкой. Другую он поставил перед молчаливым, сонным на вид солдатом Молодцовым. Разведчики заулыбались, только Молодцов остался сонно-серьезным. Отхватив крепкими зубами изрядный кус хлеба с салом, он деловито забрал в широкую ладонь увесистую банку тушенки и погрузил в нее ложку на всю глубину «рабочей части». На чай, которым разведчики запивали жирный ужин, Молодцов кинул сонно-пренебрежительный взгляд: стоит ли, мол, добро разбавлять водой?

Был Молодцов высок, жилист и рыж. С длинного веснушчатого лица его редко сходило выражение флегматичного добродушия, маленькие, неопределенного цвета глаза казались всегда сонными. Слыл он великим молчуном и работягой. Избирая Молодцова неизменной мишенью для шуток, а то и злоупотребляя его безотказностью, разведчики любили его и яростно защищали, если кто-то чужой пытался подтрунивать над ним. Да и было за что любить этого парня. Он в минуту вымахивал двухметровой глубины окоп в каменистой земле и, невзирая на то, просили его или нет, брался помогать соседу, делая его работу с тем же отрешенным старанием, что и свою. В тяжелейших марш-бросках, когда молодые солдаты выбивались из сил, а прийти к финишу надо было всем взводом сразу, он на ходу отнимал у отставших вещмешки, скатки, подсумки и, весь обвешанный грузом, тащил под руки впереди строя пару запаленных салажат.

Получал Молодцов полуторную норму котлового довольствия, однако ему обычно перепадала и двойная, и тройная, он не отказывался, съедал все, что перед ним ставили. Разведчики часто вспоминали, как, возвращаясь однажды с полевого занятия, помогли колхозникам сметать сено и те пригласили их на ближнюю бахчу. Дед-сторож прикатил от щедроты три ведерных арбуза. Двух хватило на весь взвод, а третьим завладел Молодцов и управился с ним еще до того, как исчезли два других. Дед беспокойно заерзал — не обкормил ли солдатика, — но сержант украдкой шепнул ему, указывая на загрустившего Молодцова: «Мало, дедушка...» У деда кепчонка слезла на затылок, однако вновь пошел на бахчу. Арбуз, видно, принести побоялся, нашел дыню-скороспелку с ПТУРС величиной, боязливо положил перед солдатом. И лишь когда от дыни остались одни корки, повеселевший Молодцов со вздохом произнес: «Вот и закусили мало-мало, теперь пожевать бы как следует, а?..»

Считалась за Молодцовым одна странность. Не любил гимнастику и, как ни бились с ним, больше «удочки» не получал, хотя длинные руки его таили страшную силу. На занятиях по самбо никто не желал иметь Молодцова своим противником, а однажды на спор за десять банок сгущенки он переломил через колено черенок саперной лопаты, за что получил от старшины первый и единственный за всю службу выговор. А еще — любил угощать. Часто получая из дому посылки, набитые лакомствами, он раздавал их без остатка и смертельно обижался, если кто-то отказывался брать последнее, зная, как самому Молодцову хочется отведать тех лакомств. Зато, когда хвалили угощение, весь светился, счастливым бывал, как ребенок от праздничного подарка, и, пожалуй, даже красивым...

Разведчики еще жевали бутерброды, а ложка Молодцова уже звякнула о дно банки, он заглянул в нее и, вздохнув, с сожалением отставил. Разведчики переглянулись, сержант незаметно положил перед Молодцовым лишний кусок хлеба со шпигом, но тот вроде и не заметил, старательно вытирая ложку.

— У меня в рюкзаке есть колбаса, так что запасы у нас изрядные, — сказал Плотников. — Хотите еще, Молодцов?

— Не,— впервые подал голос солдат, покачав головой.— С меня будет, спасибо. Я лучше Оганесова подменю, а то спать тянет, когда плотно наешься.

Чехов прыснул, Дегтярев тоже засмеялся, а Плотников подумал про себя: в сон Молодцова сегодня вряд ли потянет даже после двух таких банок...

После ужина рядовой Молодцов отправлялся к своим.