Но я хотел рассказать о другом. По одному из предметов мне надо было прочесть «Постижение истории», книгу английского историка Арнольда Тойнби, который теперь на небесах. Он писал о так называемых вызовах истории, об испытаниях или задачах, которые каждая цивилизация решает наиболее приемлемым для себя способом. Одни проигрывают, другие успешно находят решения – в зависимости от того, насколько по силам им каждая конкретная задача. Тойнби приводит примеры.
То же самое можно сказать и об отдельных индивидуумах, совершающих героические поступки. К примеру, о том же Килгоре Трауте. Если бы в тот день и вечер, 13 февраля 2001 года, когда нас всех снова накрыло свободой воли, он находился в районе Таймс-сквер, или рядом с выездом из большого тоннеля, или в аэропорту, где пилоты пребывали в полной уверенности, что их самолеты благополучно взлетят или сядут сами по себе, как это происходило в течение всего повторного десятилетия, – так вот, если бы Траут в тот день находился в каком-то подобном месте, его реакция на вызов, брошенный свободой воли, была бы не столь героической. Потому что задача была бы ему не по силам. И не только ему, а кому бы то ни было.
Когда Траут вышел на улицу из приюта – посмотреть, что это так громыхнуло снаружи, – зрелище и вправду было не из приятных, но на конец света оно не тянуло. Жертвы, конечно же, были. Но тела мертвых и умиравших людей не громоздились горами на улицах и не слипались в сплошное кровавое месиво, как это бывает при падении самолета или крушении поезда. Мертвые или живые, это все-таки были личности, сохранившие индивидуальность – люди со своей собственной историей, которую еще можно было прочесть по их лицам.
Дорожное движение на этом отрезке 155-й улицы, в этой глухомани у черта на рогах, всегда было настолько вялым, что можно сказать, его не было вовсе. Так что ревущая пожарная машина, которую сила тяжести волокла задним ходом к реке Гудзон, оказалась единственным интересным объектом, пригодным для наблюдения. Теперь, когда мы получили обратно свободу воли, Трауту ничто не мешало спокойно обдумать увиденное, несмотря на крики и шум, доносившиеся с более оживленных улиц. Он пришел к выводу, как потом сам рассказывал мне в «Занаду», что этому эпизоду с пожарной машиной может быть три объяснения, и одно из них наверняка будет верным: либо была включена задняя или нейтральная передача, либо сломался карданный вал, либо развалилось сцепление.
Траут не ударился в панику. Как бывший артиллерийский разведчик, он на собственном опыте убедился, что если удариться в панику, от этого будет только хуже. Он сказал мне в «Занаду»: «В жизни, как в опере: от трагических арий всякая безнадежная ситуация становится еще хуже».
Да, он не ударился в панику. И все-таки Траут не сразу сообразил, что он единственный во всей округе был полностью дееспособен и понимал, что происходит. Он очень быстро разобрался, что случилось со Вселенной: она слегка сжалась, а потом вновь начала расширяться. Но это было
В отличие от Дадли Принса Траут даже не окончил школу и не получил аттестат о полном среднем образовании, но кое в чем он был очень похож на моего старшего брата Берни, доктора физической химии из Массачусетского технологического института. И Берни, и Траут еще с ранней юности играли сами с собой в умозрительные игры-загадки, начинавшиеся с такого вопроса: «Допустим, мы наблюдаем то-то и то-то. И что из этого следует?»
Траут понял, что именно произошло – и как это связано с времетрясением и окончанием повторного десятилетия, – но не смог сделать один важный вывод, исходя из своих наблюдений на относительно тихом отрезке 155-й улицы. А именно, что на многие мили вокруг он был единственным человеком, не утратившим способность действовать. Все остальные полностью лишились подвижности, если не по причине серьезных ранений и смерти, то по причине ПВА. Траут потерял драгоценные минуты, дожидаясь прибытия профессиональных спасателей: молодых, крепких ребят из «скорой помощи», полиции, пожарной охраны, Красного Креста и Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, – которые обо всем позаботятся.