Временщики. (Судьба национальной России: Ее друзья и враги)

А тут на нём приостановил взгляд генеральный секретарь ЦК ВКП(б), очи у него были желтоватые, с прищуром – вроде как столбняк от них приключался. Люди враз цепенели. Так и плясал огненно-красный скакун диктатуры под своим сердитым седаком с усами. Школу идейных убийств сердитый всадник проходил у самого Ленина. Ленин очень высоко ставил своего усатого ученика. Под урез жизни учителя тот удивит его самого…

Сталин свято следовал заповеди учителя: "…Политика, боящаяся насилия, не является ни устойчивой, ни жизненной, ни понятной". Любая власть может утвердить себя только кровью – иначе быть не может. Не щадить никого и ничего – на том будет стоять Сталин! Во веки веков – никого и ничего! Словом, родство с семейством бывшего первого президента красной России не уберегло молодого жокея революции [45]. Усох в заключении пламенный Авербах, а погодя и вовсе дематериализовался. Проглядел, что сидел к тому времени уже на осле да лицом к хвосту…

Ещё до дематериализации недотридцатилетний Леопольд Авербах ухитрился имя своё втиснуть в "Литературную энциклопедию" 1929 года. Наравне с первыми именами русской и мировой литератур красуется: читайте, кто был и каков есть Леопольд Леонидович Авербах.

А как по-другому? Чья нынче власть на землях бывшей "тюрьмы народов"?…

Национальная культура не исключает естественного взаимопроникновения культур. Но на земле этот процесс искажён. Мы приветствовали бы взаимопроникновение, но не подавление одной культурой другой или даже всех других – подавление с опорой на хозяйственное и военное превосходство, то бишь подавление силой, а не действительным культурным превосходством. Происходит принудительное исключение национальной культуры из обихода, настойчивое вытеснение и замена её чужеродной, низкопробно-массовой.

Уничтожение народа другой культурой.

Как и все советские люди, я прожил свой интернациональный отрезок жизни. Национальное сознание уродливо сочеталось с интернациональным, неродным, не русским. Я разорвал путы марксистского безразличия к Родине и вернулся к своему народу и своей земле. Но правды ради: я никогда не был равнодушен к Родине. Имя моей Родины, её скорбь и величие заставляли бешено колотиться сердце. Не было для меня ничего выше, чем святое имя – Россия!

Моя Россия!

Мы были неразлучны, и я лягу в могилу с твоим именем… Родина моих дедов и отцов, Отечество моего языка, моего счастья, моего страдания и моей любви, самое высокое небо моего почитания…

Жизнь моя!

Родина моя!

Умаление одной составляющей (в данном случае национальной) неизбежно бьёт по другой – народу, что и происходило при советской власти. Именно поэтому русский народ оказался столь ослабленным после 74 лет, казалось бы, народной власти.

А в общем, безнациональная среда проявила и будет проявлять себя самой нестойкой, неспособной к сплочению народа. Она не имеет корней в прошлом народа, а также в культуре, обычаях. Малейшая неустойчивость в "обстановочке" – и такое государство уже трещит, кренится…

В истории революционной и масонской Франции такое явление, как генерал де Голль (1890- 1970), представляется из ряда вон выходящим. Он появился вопреки всем условиям, как напоминание о том, от чего люди отрекаются и что зовут. Он был одержим страстью к Франции.

Это он писал: "Сдержанность, характер, величие – эти условия престижа необходимы для осуществления усилий, которые не очень нравятся большинству" [46]. Де Голль всё время готовил себя для высшего поста во Франции. Он смолоду начал вырабатывать в себе определённое поведение. Он знал: ему придётся взять на себя власть в самое чёрное для Франции время. Об этом де Голль не забывал ни на минуту. У нас бы его упекли в "психушку".

Даже в мире западных демократий генерал сумел доказать исцеляющую силу национальной идеи и вождя для спасения и оздоровления государства.

Франция долго была "больным человеком" Европы. Она и рухнула под первым ударом Гитлера, а после войны должна была превратиться в американскую полуколонию. Не Бидо, не Блюм, не Рамадье и не Рейно или Миттеран подвигнули Францию к независимости, достойному миру и положению великой державы, что, кстати, имеет самое непосредственное отношение к жизненному уровню народа.

Нынешняя Франция обязана величием Шарлю де Голлю, ему одному. Кстати, он был пламенным и идейным поборником могучей личной власти [47].

Через год фюрер напал на Россию.

Русский народ тогда был другой. С теперешним у того, ушедшего в землю, ограниченно мало точек соприкосновения.

Распрощавшись со своей блестящей историей и культурой, Франция, презрев заветы великого генерала, уже почти целиком растворённая в выходцах из других народов и всё более походящая на США, эта Франция, с каждым днём решительно отдаляясь от своего национального образа, проваливается в космополитическое, безродное будущее. Выходцы из других народов дробят и ослабляют национальные силы и дух страны, поскольку им достаются лакомые куски от богатств её души и тела. А ведь не они строили эту страну, и не они веками проливали за неё кровь.

И ещё, что имеет отношение к нашим дням.