Временно исполняющий

«Клевок» — значит, дистанционный снаряд разорвался на земле, а не в воздухе, как положено ему, значит, в прицел или уровень надо внести поправку. Снова команда и снова условные разрывы. И так до тех пор, пока цель не пристреляна.

— Теперь долби что есть силы! — одобрительно рокотал майор Виноградский. — Ба-атарея, четыре снаряда, беглый огонь!

И вызывал к макету другого курсанта:

— Цель — пулемет, вот он. Батарея здесь, НП — тут. Задача ясна?

Надо было за сорок секунд закончить глазомерную подготовку исходных данных для стрельбы и подать команду. Сорок секунд — предел. Майор требовал укладываться в двадцать, более того, открывать огонь немедленно.

— Время, время! — подгонял он задумавшегося над задачей курсанта. — Долго считаешь. За это время пулемет роту целую уложит.

Майор тоже гнул свою линию: о баллистике и метеорологических условиях рассказывая мало — только самое необходимое, нажимая на умение мгновенно ориентироваться в обстановке, быстро наводить орудие в цель и пристреливаться.

В те ноябрьско-декабрьские дни главными были сообщения о боях за Москву. Их слушали всякий раз, как только передавало радио, а ждали одного — победного, все были уверены, что другого в конце концов быть не может. И оно, это сообщение о разгроме гитлеровских войск под Москвой, пришло. Теплым стал этот День, хотя стужа и не ослабевала, но солнце, казалось, светило дольше, и лейтенант Абакумов, отчитывая кого-то за недостаточную выправку, улыбался…

Ватолин и Синельников в белье, босые сидели на нижней койке. Сийельников отчаянно, до хруста в скулах, зевал, однако придерживал Костю, собравшегося лезть к себе наверх.

— Постой же… Попрут теперь наши, верно?

— Попрут…

— Сначала без передыху до Смоленска, потом — до границы. И на других фронтах — тоже… А мы тут строевым вышагиваем. Так к шапочному разбору и попадем.

— Строевой тоже нужен, — похлопывая Семена по спине, весело отвечал Костя. — Для парада пригодится.

4

Мрачен декабрь. И дни в нем самые короткие, и сменившие осеннюю непогоду морозы непривычно свирепы, и набирающие зимний разбег ветры особенно порывисты.

За узким окном казармы снег был чист, и заступившему в ночную смену дневальному курсанту Ватолину он казался красивым. Ватолин потоптался возле окна, окинул еще раз взглядом празднично-белую пустынную улицу, прислушался к храпу за стеной, вернулся к столу и сел писать письмо домой, тетке Полине Павловне, — лучшего времени, чем часы ночного дежурства, для такого дела не придумаешь. «Здравствуй, Поля!» — начал он, потом, подумав, взял другой листок бумаги й начал с!юва: «Здравствуй, дорогая Полюшка!»

Костя был младше тетки всего на пять лет, относился к ней скорее как к сестре и называл «Поля» и «Полюшка» — так же, как называли ее Костина покойница-мать и Костин отец — Полин брат. Сейчас Поля осталась совсем одна в большой квартире: брат, паровозный машинист, постоянно в отъезде, муж-политрук — под Москвой, племянник Костя служит недалеко, но тоже как за тридевять земель. Костя совершенно отчетливо представил, как она будет читать его письмо, сидя в гостиной на диване, гладко причесанная, со Стянутой сзади короткой метелкой волос, с чуть вздернутым, как у всех Ватолиных, носом и большеглазая. А в глазах светлая, с огоньками ночь…

Костя оообщил, что учеба идет успешно, живет он хорошо, сыт и тепло одет, так что беспокоиться о нем не надо. И у Юры Павельева все обстоит отлично: строгий он старшина, и в армии иначе нельзя, тем более в такое грозное время.

Ватолину хотелось спросить Полю — не встречает ли она Киру Озерову и поступила ли та в институт? — но не стал спрашивать, потому что, во-первых, тетка непременно кинется разыскивать Киру и, разыскав, скажет, что Костя ею интересуется, а это вовсе ни к чему. А во-вторых, Поля могла удивиться: с чего это Костя справляется о Кире у нее, сам мог бы ей написать, да и Юра Павельев с ним рядом, а Юре должно быть все известно.

Павельеву, конечно, известно, только не спросит его ни о чем Ватолин. Они дружили, несмотря на то, что Юрий был на два года старше и в школе учился классом впереди. Эта разница скрадывалась общностью интересов: оба играли в одной футбольной команде, выходили победителями в школьных соревнованиях по стрельбе из малокалиберной винтовки, руководили оборонными кружками, считались знатоками военного дела. Вернее, знатоком считался Павельев, а Ватолин — лучшим его учеником. И Костя не обижался: ученик так ученик. У такого учителя быть учеником не зазорно. Юрий всюду главенствовал и был в школе весьма заметной фигурой.

Он во всем разбирался и все знал. Знал поименно всех советских футболистов, игравших с командой басков, и кто будет очередным соперником Джо Луиса в матче за звание абсолютного чемпиона мира по боксу, и какую новую песенку поет сейчас за границей Александр Вертинский. Знал, что говорят «в самом верху» о последней постановке Московского художественного театра и чем опасно Мюнхенское соглашение англо-французских правителей с Гитлером. Он знал, наконец, как будет протекать будущая неизбежная, по его мнению, война.