Временно исполняющий

— Да разве в этом дело? Нельзя тебе сейчас. Зачем рисковать? Билеты продам. Пошлю телеграмму, чтобы не встречали. Все поправимо. Ну пойми, Паша: нельзя тебе ехать. И погода, смотри, портится. Застрянем еще где-нибудь. Что я с тобой, больным, буду делать? Об этом ты, конечно, не подумал.

По небу, предвещая ненастье, ползли низкие облака. В парке напротив санатория ветер трепал остатки пожухлой листвы. Казалось, скоро пойдет снег или дождь, и Павел Андреевич подумал, что непогода может помешать вылету, но вслух сказал:

— Полетим.

— Но это же сущее безумие! Как ты не понимаешь!.. Там что — завал?

— Пока нет, но может быть. Все, Фиса, кончаем этот разговор. Займись лучше чемоданами.

Анфиса Сергеевна посмотрела на мужа с укоризной.

— Кто я тебе, Паша? — тихо спросила.

— Не понял вопроса.

— Жена я тебе или кто?

— Единственная и любимая, — уловив ее настроение, ответил полушутливо.

— Тогда хоть раз в жизни прислушайся к моему совету.

— Всегда так и поступаю.

— Поступаешь как раз наоборот, — сказала с грустной усмешкой. — Там, дома, не горит, не чадит, наводнения не случилось. Кто тебя отсюда гонит?

— Дело, Фиса. Дело гонит.

— Но мы ведь еще совсем не отдохнули. И ты еще не поправился. Рана как следует не зажила. И повторю снова — погода.

— Напророчишь, гляди, — заметил он, хмурясь. — Что погода? Сейчас заволокло, а через час — ведро. В этих краях всегда так. Путевка? Да шут с ней. Отряд дороже.

— Конечно! Завтра другую пришлют. Только держи карман шире, — съехидничала Анфиса Сергеевна. — Путевок — навалом… Полковнику Карпову не откажут, ему стоит только пальцем пошевелить — и сразу пришлют.

Павел Андреевич в удивлении вскинул брови, морщась, сел на кровати, лицо его начало наливаться краской, и это был первый признак того, что он раздражен.

Павел Андреевич однако сдержался.

— Не то говоришь, дорогая, — сказал, внимательно посмотрев на жену. — Сейчас у нас другие заботы. Завтра вылетаем. А к дороге следует подготовиться. Вот и займись этим. Поставь в известность главврача санатория, объясни, почему прерываем отдых… Закажи такси. К сожалению, я тебе не помощник.

— Не собираюсь потакать глупостям! Как ты не поймешь всю нелепость этой затеи! Видишь ли, поверил свату. Да тот из мухи слона сделает. Его всерьез принимать нельзя. Сам не раз говорил мне, каков он, сваток. И вообще мне непонятно, почему ты с Суровым конфликтуешь. Ты с первого дня не принял его… — Недоговорив, она опасливо посмотрела на мужа, поняв, что хватила через край. — Не сердись, Паша, я очень беспокоюсь за тебя. И напрасно ты сердишься, Пашенька. Привык к моей безропотности. Но сейчас молчать не смогу. Скажу все, что думаю.

— Выкладывай. Слушаю. — Он откинулся на подушку, закрыл глаза.

Анфиса Сергеевна в испуге наклонилась к нему, потрогала лоб.

— Худо тебе?

— Нормально. Говори, что хотела.

— Вроде бы нет температуры. Так слушай. Юрий Васильевич самостоятельный человек. Он не подличает, за спиной у тебя не интригует. А что дельный и знающий офицер — так я это не раз от тебя слышала.

Павел Андреевич пожал плечами.

— Может, и говорил. Но не в моем характере делать скоропалительные выводы. Чтобы человека узнать — требуется время. А сейчас… сейчас давай кончим этот разговор. Вернусь домой, разберусь, что правда, что ложь. — Разволновавшись, он снова сел на постели. — Все, Фиса, конец. Делом пора заняться.

Анфиса Сергеевна, однако, остановиться не могла.

— Как же ты можешь сомневаться в своих ближайших помощниках, Паша?! Принимаешь разного рода наветы за правду только потому, что они в известном смысле тебе импонируют, сходны с твоими подозрениями. Но знай: Суров не враг тебе. И Вера Константиновна хороший человек. Кое-кому, правда, не нравится ее самостоятельность, некоторая смелость суждений, горячность. До тебя же доходят всякие слухи…

Карпов не слушал жену, хотя глядел ей в глаза, будто ловил каждое слово. Он упрямо не хотел вдаваться в анализ услышанного, интуитивно понимая, что жена во многом права. Глядя на ее шевелящиеся губы и не слыша слов, он пытался точно припомнить ту часть письма Евстигнеева, где перечислялись самовольные действия Сурова, отменяющие его, Карпова, распоряжения. Пытался, но не мог сосредоточиться — препятствовал хаос мыслей. Краем уха уловил сказанное женой что-то о его жестком характере, но и этим словам не придал значения.

Он знал свой характер и ломать его, прожив на белом свете полвека, не собирался. В разного рода аттестациях положительно оценивалось умение Карпова влиять на обстановку самым решительным образом, начальству эта его черта нравилась, ставилась в пример другим, хотя, случалось, Павел Андреевич ловил себя на мысли, что частенько берет чересчур круто.

Глухим от раздражения голосом Павел Андреевич напомнил жене, что надо скорее идти к главврачу.

Она поднялась.

— И все же, Паша, ты поступаешь опрометчиво, — сказала твердо, не торопясь уходить. — Одумайся. Ведь раньше я тебе никогда не перечила, делала, как ты хотел.

— И правильно поступала.

— Взгляни только, что творится! А ты — лететь.