Временно исполняющий

— Я много думаю о тебе. Особенно в последнее время. О нас обоих, о Мишке с Настенькой. И когда думаю о нашей семье, о твоей службе… Мне не нужны никакие твои пограничные тайны, просто мы, — она положила обе руки себе на живот, — мы обе беспокоимся о нашем отце, он нам нужен сегодня, завтра, через сорок лет. Ты пришел, и я сразу поняла — что-то случилось. Если бы не знала, что тебя вызывал Карпов, не стала бы спрашивать, даже постаралась бы сделать вид, что не замечаю твоего состояния. Но у тебя с ним сложно.

— Да? А я не знал! — пробовал отшутиться Суров. — Выдумываешь.

— Если выдумка, то не моя, Юрочка. Помнишь, недавно я тебя обвинила в жестокости, сказала, что меньше чем за месяц ты восстановил против себя весь отряд. Я много тогда наговорила. Ты сильно обиделся?

Он поднялся и сел.

— Сначала обиделся, это правда. Но была от твоих слов и известная польза: они заставили меня призадуматься, В чем-то, в очень малом, ты, конечно, была права. В малом. А в главном… — Он запнулся, подумав, что напрасно заговорил с Верой об этом. Но, коль заговорил, следовало как-то закончить. — По здешним меркам отряд в самом деле отличный… А я хочу, чтобы был еще лучше, — он засмеялся.

— Ты чрезмерно все усложняешь, — возразила Вера и поднялась. — Даже там, где не нужно. Нет, нет, я не лезу в твои дела и никогда больше не буду. Об одном прошу: чаще думай о нас. А теперь — спи.

— Уже сплю.

В час ночи он приехал в отряд, у ворот отпустил машину и пошел через двор гарнизона к себе. Мороз ослабел. С запада, с «гнилого угла», тянул подозрительно влажный ветер — похоже, на побережье Балтики пришла оттепель, и слабые отголоски ее докатились сюда, грозя мокрозимьем, что нередко случалось в этих местах в декабре. В «гнилом углу» небо пока оставалось черным и было густо усеяно звездами. Суров миновал мостик через глубокий овраг, где в самую лютую зиму звенел ручей, а по склонам лежал смерзшийся снег. Из кабинета Тимофеева на мостик падала полоса света, и сам он — было видно — маячил в глубине комнаты в шинели и шапке, с сигаретой в зубах, что-то заталкивал в полевую сумку, вероятно, готовился к выезду.

Перепоясанный поверх шинели офицерским ремнем с портупеей, при пистолете и полевой сумке, Тимофеев вошел к Сурову минут через пять, держа между пальцами зажженную сигарету.

— Пришла в голову дельная мысль, — сказал он еще с порога, растянув губы в полуулыбке. — Ты проведешь сбор по тревоге и останешься в штабе, чтобы подготовиться к совещанию начальников отделений и служб, а на лыжную тренировку людей поведу я. Не возражаешь?

Не сходившая с лица Тимофеева полуулыбка сбила Сурова с толку.

— Это еще зачем?

— Доведешь свои требования. Изложишь цели и задачи, а заодно объяснишь, чем вызвана необходимость усложненных учений. Я выступлю. Мы же договорились. Я же во время тренировки переговорю с Ястребенем: не следует отпускать его из отряда. Нам самим нужны дельные и принципиальные офицеры. Согласен?

— Рапорт Ястребеня пока у меня.

— И хорошо. Придержи. — Тимофеев посмотрел на часы. До объявления тревоги оставалось десять минут.

34

Третьего дня, в пятницу, Ястребень окончательно решил написать рапорт с просьбой о возвращении на Дальний Восток. До позднего вечера просидел, переводя бумагу, — не давалась мотивировка. Просьбу следовало обосновать. А основа была такова — желание возвратиться на прежнее место службы, в свой коллектив, на полюбившийся участок границы. Ничего другого придумать он не мог. Так и написал.

«Сейчас Але скажу, — подумал и остановился перед запертой изнутри на ключ своей комнатой. — Скажу, что надо потихоньку привыкать к такой его, кочующей, жизни и что романтика, к которой готовила себя, выходя замуж за пограничника, имеет изнанку».

Набросив на себя халат, Аля включила плитку, чтобы что-то приготовить. Комната — он лишь сейчас это заметил — в его отсутствие обрела жилой вид. Стараниями Али стены украсили два эстампа, были промыты до идеального блеска окна, в серванте расставлена посуда.

— Минутку, скоро будет готово, — заботливо сказала жена. — Я тоже не ужинала.

Ему были приятны и ее милые заботы, и пригоревшая яичница с колбасой.

— Знаешь, Андрюша, — сказала она серьезно, без тени улыбки, садясь за стол. — Мне здесь так все нравится, представить себе не можешь. Пока ты был на границе, полгорода обошла. Ну, прелесть, какой чудесный город. Представляю, как он выглядит летом! Эти старинные улочки, замок, река. Век бы отсюда не уезжала. А в отряде какие отзывчивые, прекрасные люди! Ты не находишь? — Она доверчиво к нему наклонилась. — Тебе ведь нравится здесь, правда?

— Еще не распробовал. Много ли узнаешь за короткий срок!..

— Привыкнешь.

Улыбнулся ее восторгам.

— Можно подумать, что у тебя за плечами целая жизнь. — Привлек ее к себе и сразу же отпустил. — Понимаешь, Алюшка, я очень и очень сомневаюсь…

— В чем?

— Да в том, что вряд ли смогу разделить твою радость.

— Почему? Здесь так славно. — Ему показалось, будто Аля испуганно посмотрела на него. — Чем плохо?.. Скоро квартиру получим, я работать пойду. Пожалуйста, не выдумывай. Не пугай меня.