Как выяснилось, участники поиска уже были отправлены и дружинников успели уже развезти. Сам разбор много времени не занял. И Суров даже поспал часа полтора, а отдохнув, не отказался от приглашения пообедать у Колоскова.
Две чистые комнатки дышали теплом и уютом, в них было простенько и очень бело от салфеток и кружевных занавесок, нехитрых вышивок на серванте и телевизоре.
Колосков, степенный и неторопливый, нравился Сурову давно, еще с той поры, когда на этой заставе, служа срочную службу, был инструктором розыскной собаки, старшим сержантом, а затем — старшиной. Под стать мужу была и Катя, неторопливая северянка с копной светлых волнистых волос, заколотых на затылке. За обедом Катя рассказала, что кончает заочно сельхозинститут, готовится стать агрономом и специальность эту избрала не случайно.
— Выходила замуж за пограничника, — слегка окая, пояснила она. — Вы-то хорошо знаете, где приходится служить нашим мужьям. Агроному везде найдется дело. Даже в городе.
Посидев немного с мужчинами, Катя, сославшись на дела, вышла, оставив Сурова с мужем. Колосков сразу заговорил о событиях минувшей ночи, говорил толково о мелких недочетах поиска и тут же предложил оптимальные варианты движений и работы групп, при которых ошибки были бы исключены. И когда после обеда лейтенант вышел его проводить, Суров подумал: «Карпов прав. Пора выдвигать Колоскова».
Еще сидя у Колоскова, он решил не заезжать к Люде, а ехать прямо на первую. Он несомненно боялся новой встречи с ней. Ему неприятно было вспоминать, как он взволновался, увидев эту женщину, насмешливые глаза водителя, с двусмысленной улыбкой наблюдавшего, как его начальник с дамочкой выбирается из лужи. Когда же они въехали в поселок, Суров понял, что лучше сейчас поговорить с Людой, потому что с нее станется разыскивать его в городе, от чего сплетен не оберешься.
Было пять часов дня, когда Суров велел остановить машину возле дома с резными наличниками. Он медленно поднялся на второй этаж и замер перед дверью четвертой квартиры, не решаясь нажать на кнопку звонка.
Позвонил и тут же смутился — отворила ему старая женщина, скользнувшая по нему недоуменным взглядом. Каким-то не своим голосом осведомился, здесь ли живут Лагуткины.
— Людмила, к тебе! — крикнула женщина, и хотя она не сказала, кто именно пришел к Люде, но подтекст Суров почувствовал: «Людка, черт тебя побери, тут к тебе какой-то мужичок приперся!»
Его пропустили в прихожую, и он держал себя как хуторской парень, впервые попавший в городскую квартиру, — не знал, остаться или же, пока не поздно, бежать. Положение спасла быстро появившаяся Люда.
— Вы!.. Хоть и обещали заехать, но я, честно говоря, не надеялась. Боже, какая радость!.. Раздевайтесь, Юрий Васильевич. Что стоите? — Она подошла к нему так близко, что он почувствовал ее дыхание.
— Правда, у меня очень мало времени, Люда. Лучше в другой раз, — сказал Суров, обращаясь почему-то не к Люде, а к старой женщине, которая все еще стояла в прихожей и изучала его.
— Все равно не отпущу. Раздевайтесь, давайте шинель. Я вам так рада!.. Ну что же вы? Мама, скажите ему!
Свекровь же, видимо насмотревшись на Сурова, молча ушла, оставив просьбу невестки без внимания.
Сурову пришлось раздеться и пройти в комнату. Два старых стула и непокрытый обеденный стол стояли в углу, ближе к двери громоздились два ящика, поставленные один на другой и крест-накрест перевязанные веревками, на голых стенах остались прямоугольники от снятых картин: жильцы явно готовились к переезду.
— Переезжаете? — спросил Суров, не зная, с чего начать. — Кто-то мне говорил об этом, а вот кто — не помню.
— Да здесь шагу не ступишь — раззвонят: все на виду. — Люда помолчала. — И я о вас слышала. Ездила о мужем смотреть новую квартиру и встретила знакомую. Вы должны ее знать, супруга подполковника Кондратюка.
— Нет, еще не знаю.
— Наверстаете, — сказала она со значением. — А что у меня сын трех лет, вам доложено?
— Представьте себе, нет.
Нервным движением Люда поправила волосы, на миг затенив ладошкой верхнюю часть лица. В ранних осенних сумерках на Сурова в упор посмотрели странно засветившиеся глаза Люды, и это, он затруднялся сказать почему, удивило его. «Как у кошки!» Казалось, Люда вот-вот заплачет.
Сурову стало неловко оттого, что он находится здесь, в квартире своей случайной знакомой, замужней женщины, с которой, собственно, и говорить ему не о чем, разве что о скверной погоде, да и объяснить свой приход сюда нечем, не говорить же ей, в самом деле, что он больше не хочет видеть ее.
На кухне свекровь гремела посудой, слышались детский голосок и отрывистые, сердитые интонации ответных старухиных слов.
— Извините, Люда. Мне не нужно было приходить сюда.