— Вот, значит, спешу назад, до хаты. Кругом лес, граница близко. Мало ли что. Ну, как всегда, при мне тулка, потому как привык при оружии быть, бо з голыми руками по восьмисотметровке несподручно. Иду себе, через раз под ноги смотрю, кругом поглядываю, вроде как нахожусь в дозоре. И что вы думаете?! Хоть и уволенный я по зрению глаз, а тех двоих заприметил. Может, помните сверток к Дубовой роще? Там гражданских вечером не бывает. Ну, думаю, гадский бог, не иначе чужие. «Стой!» — подаю команду. Они как рванут влево. «Стой!» — опять кричу. Ноль внимания. Тады я с двух стволов, чтоб своим дать знать. А сам за ними, бо, смотрю, рвут напрямки, к оврагу, где хворост сваленный. Бегу, девяноста два своих килограмма таскаю по снегу, а с меня бегун как с кошачьего хвоста перевясло. Все же жму вслед. Перезарядить тулку нема времени. А тут с меня еще окуляры, гадский бог, шасть з носа — и нема… Общем, все ж успел, выскочил наперерез, и тады они пальнули. Это же надо!.. Не ждал, не гадал…
Суров слушал, вопросов не задавал — уточнять было нечего: финал произошел у него на глазах.
Вмешательство Ганны прервало рассказ. Она посоветовала мужу приберечь свои байки для внучки, а сейчас лучше идти спать. Несмотря на протесты Кондрата Степановича, она увела Сурова из комнаты, сказав при этом, что накормить его не сможет, потому что хозяин не удосужился принести даже хлеба, а вот кружку молока с медом для гостя найдет, после такой ночки молоко с медом не помешают.
— Да што ему твое молоко! — крикнул из своей комнаты Холод. — Не дитя малое. Уже столовка открытая, там харч неплохой, Юрий Васильевич.
— Солдафонская душа! Бачили? Гостя у столовку выпроваживает! Глаза б мои не смотрели!
Когда Суров вместе с водителем вышли из поселковой столовой, ему показалось, будто его назвали по имени, но, оглянувшись, он никого за спиной у себя не увидел. Единственная улица с обоих концов упиралась в сосняк и просматривалась насквозь. В этот ранний час на ней не было ни одной живой души. Он решил, что ему померещилось, и продолжил путь к стоявшей поодаль машине.
— Юрий Васильевич!
Повернувшись на голос, Суров от неожиданности едва не выронил пакет с яблоками, купленными в буфете столовой.
С противоположной стороны улицы, от двухэтажного деревянного домика с окрашенными белой эмалью резными наличниками, к нему быстро шла Люда Шиманская.
Суров смущенно заулыбался и сделал несколько шагов ей навстречу.
— Каких только чудес не бывает! — воскликнул он.
— Доброе утро, Юрий Васильевич! — Она пожала ему руку и не торопилась отнять свою. — Каких таких чудес? О каких чудесах вы говорите?
— Я сегодня почему-то целое утро думал, что встречу вас. И вот — встретил. Как в сказке: пожелал — и тут же исполнилось.
Он чувствовал, что правая нога у него намокла, и тут только увидел, что оба они стоят посреди большой лужи. Она тоже это заметила и, выбираясь с его помощью на относительно сухое место около забора, произнесла со смехом:
— Чудеса в луже — да и только! — И замолчала, внимательно разглядывая его лицо.
— Рад вас видеть, — нарушил Суров затянувшуюся паузу. — Как говорится, сколько лет, сколько зим!
— Ой, много! Может, сто! Кто сосчитает?
— Шесть лет.
Она покачала головой:
— Не скажите, Юрий Васильевич! Время везде идет по-разному, у всех людей по-разному. На войне вон год за три потом считался. — Она вдруг спохватилась. — Да чего это мы стоим на улице? Зайдем к нам, я вас чаем напою. После такой-то ночи!..
— Какой?
— Не в лесу живем, Юрий Васильевич, хоть и посреди леса. Пойдемте, — мягко попросила она, — мужа, правда, дома нет, хозяйничаем вдвоем со свекровью.
О свекрови она, конечно, упомянула не без умысла, чтобы он, упаси бог, ничего такого не подумал.
— В другой раз, дорогая Шиманская. Возможно, на обратном пути заеду.
Люда сразу как-то потускнела.
— Значит, не заедете, если говорите; «Возможно». Значит, не увидимся. А я ведь скоро уезжаю отсюда… — Она замолкла, потупилась. Потом, быстро подняв к нему глаза, упрекнула: — Вы ведь даже не знаете, что я замужем и уже не Шиманская.
— Ну почему же! Я и не сомневался, что вы замужем. Шесть лет как-никак прошло. Как вас теперь величать, если не секрет?
— Лагуткина.
— Лагуткина?
— Почему это вас удивило?
— Да нет!.. — Он и в самом деле почувствовал, сам не зная почему, неловкость. — Мы обязательно увидимся. Обещаю заехать к вам.
В машине Суров никак не мог освободиться от чувства досады — зачем пообещал? Для чего эта встреча? Он не хотел себе признаваться, что Люда небезразлична ему и все эти годы он думал о ней, хотя чувства к ней, по его мнению, укладывались в простое слово «симпатия». Она действительно была ему симпатична.
У Сурова на самом деле не было свободного времени: предстоял разбор операции, надо было проконтролировать, отправлены ли в подразделения участники поиска, поблагодарить дружинников и тоже развезти их по домам. А потом самому возвратиться к Мелешко, чтобы довершить начатое.