Времени нет

Однако однажды все меняется. В тот день, когда Олекса Антоненко становится вероятной кандидатурой на пост министра экономики. Григорий Гарда зовет его на обед в надежный ресторан и выкладывает все карты на стол.

Для него будущее Олексы расписано на годы вперед. И на вершине этого пути — пост президента. Смотри, говорит Гарда, вот оно, твое будущее — будущее блестящего политика. Шанс вписать имя в историю своей страны. Смотри, говорит он, от этого острова к нему плывет твой корабль, а я буду на нем водителем. Но на этом пути есть риф, говорит Гарда, и это твоя тайная связь.

Поэтому корабль сможет отправиться в плавание, если ты, Олекса Антоненко, сделаешь выбор между своим естеством и карьерой.

Следующий день Антоненко впоследствии постарается навсегда вычеркнуть из своей памяти. И иногда ему будет казаться, что у него это получилось.

Два часа он проводит в огромном музыкальном магазине, выбирая последний подарок. Всю жизнь он стоит у двери, не решаясь нажать звонок.

Дверь открывается, и Олексе уже не надо ничего говорить. Саша все понимает по его лицу. Их островок счастья уходит под воду. Они сидят на кухне и молча смотрят в окно. Так проходит их последнее чаепитие.

"Я иду в правительство", — говорит Олекса.

Саша не осуждает. Понятно было с самого начала, что таким чаем однажды все и закончится.

Если закостеневшее общество узнает любовную связь, это может сильно испортить карьеру политика.

Но если это связь двух мужчин, то карьере вообще придет конец.

«Однажды. В другое время. В другой стране. И не с нами», — говорит Саша.

Он подает Олексе плащ и отдает свой зонт. Глядя в окно на фигуру Олексы в тумане, он еще долго ждет, что полюбившийся мужчина вынырнет из белого марева. Его длинные ресницы дрожат.

4.15

Найти Сашину палату оказалось несложно — возле нее дежурил полицейский. Увидев президента, он онемел и не осмелился возразить, когда Эдем толкнул дверь и вошел.

Саша дремал. Голова выбрита, грудь размеренно дышат, длинные ресницы неподвижны, обе ноги схвачены гипсом. Из-под простыни вьется змейка капельницы. Эдем никогда не встречал Сашу, но знал, что его плечи стали шире, а черты лица потеряли былую угловатость, сделав его более мужественным. Свет пронзительно яркий. Эдему захотелось приглушить немного ярость стоватой лампы, под которой даже полудрема была вызовом.

Странно было чувствовать к незнакомому человеку такую сильную нежность — как в затылок Эдема вставили флешку с чужим набором чувств и привязанностей. Одна его часть хотела раскопать под простыней Сашину ладонь, вторая — вернуться в лифт, не вмешиваясь в чужую жизнь.

Опершись на палку, Эдем слушал размеренное дыхание спящего, вдыхал запахи лекарств и апельсинов.

В комнату вошла медсестра. Увидела президента — и окоченела на месте. Эдем прижал пальца к губам, призывая не шуметь. Медсестра поправила прическу, подтянула халат и принялась собирать капельницу. Эдем мысленно попрощался и схватил ручку двери, когда позади него раздался голос:

— Ты все же получил мою открытку.

Эдем никогда не слышал Сашу раньше, но, конечно, узнал этот глубокий, как для его телосложения, голос.

Он стоял, не в силах ни уйти, ни обернуться, пока не вмешалась медсестра.

— Врач запретил прием посетителей более чем на 15 минут, — сказала она, не поднимая головы.

Капельницу она несла перед собой как таран, готовый пробить ворота Трои.

— Бери стула, — сказал Саша.

Он не отрывал глаз от трости Эдема, когда тот убрал из единственного стула пакет с банками и сел, Саша вскочил и стер с лица жалости. Медсестра ушла, тактично прикрыв за собой дверь.

— Уж не залезешь на скалу, чтобы полюбоваться видом на бухту, — Эдем прислонил палку к постели.

— Мне очень жаль, — сказал Саша. — Когда я узнал, что случилось с твоей ногой, я…

Он умолк, не решаясь договорить.

— Собирался позвонить?

Саша кивнул.

— Чтобы знал, сколько раз я собирался позвонить… А ты — нет? — спросил он.

Эдем смотрел в окно, чувствуя, как внутри него собирается сила, готовая высказаться вместо него. Ситуация неправильна, словно рисунки акварелью на песке, у Эдема не было никакого желания участвовать в чужой драме, но что-то внутри не выпускало его из палаты. Жаль, он не выпил стакан виски и не дал президенту больше власти над собой.

— Я знал, что это возможно. Этого достаточно, — Саша массировал руку с катетером. — В минуты отчаяния и разочарования есть одна свеча, которой не страшен ветер. Когда стоишь на краю, есть одна бечевка, которая не даст упасть. Это понимание, что можно набрать твой номер и просто спросить, болит ли у тебя нога. И здесь уже неважно, позвоню или нет. Главное, что возможно.