Враждебный портной

Каргин вдруг вспомнил одноклассника по фамилии Гогот, первым из мужской половины их класса протоптавшего тропинку в большой секс. Первопроходец Гогот все предусматривал, наладившись водить иногородних девчонок из медицинского училища в гостиницу «Желобок» при Доме колхозника у Сенного рынка. Там, по традиции, у постояльцев не спрашивали паспортов. У Гогота была наглая (даже когда он молчал) рожа, рост — под два метра. Фирменные джинсы «Lee» — предмет всеобщей зависти — он заправлял в шнурованные сапоги, а во внутреннем кармане носил, как талисман, германский железный крест, который охотно показывал девушкам. Вероятно, он и впрямь напоминал выдававшим ключи гостиничным теткам (они точно не знали, что такое джинсы, а сапоги наверняка уважали) колхозника, пусть даже колхозника будущего. За одноместный номер в «Желобке», как уверял Гогот, с него брали рубль шестьдесят в сутки. С будущими медсестрами не было никаких проблем. Во-первых, они отлично разбирались в вопросах половой гигиены. Во-вторых — отчаянно скучали в общаге возле рынка. Когда девчонка скучает, учил Гогот робеющих на пороге большого секса одноклассников, тело ее бунтует. Он освобождал номер, как правило, через час. Так что у теток был свой интерес его пускать.

Туда, не сомневался Каргин, якобы на ознакомительную экскурсию с жизнью селян сладкоречивый Гогот и увлек бы девушку с глазами-­пуговицами, окажись он на его месте. Гогот и дух... несовместны, к месту вспомнился недавний урок литературы, как гений и злодейство! Но он тут же сник, вспомнив, что не далее как вчера упрашивал Гогота взять его с собой в медицинскую общагу, а оттуда (если повезет) в «Желобок», где Каргин брался оплатить не только два номера, а еще и угощение с шампанским.

«ГДР, — едва слышно прошелестел кружевными губами бюстгальтер, видимо имея в виду страну-производителя, свою, так сказать, Alma Mater, — Германия станет единой, — вдруг сменил тему, определенно забыв о желании «сняться», — но дух сохранится только в немцах, которые жили в восточной зоне. В русских тоже дотлевает остаточный дух, — продолжил бюстгальтер, — но вы отключены от источников энергии, поэтому ваш дух рассеивается в пространстве. — И после паузы: — Дух организует пространство. Нет духа — прощай пространство! Россию разорвут на куски».

Бред!

Каргин так пристально уставился на невидимого собеседника, что девушке пришлось скрестить руки на груди. Он понял, что я безнадежен, подумал Каргин, и решил открыть мне будущее. Но что мне с того, что Германия станет единой, а русский дух рассеивается в пространстве? Кто посмеет разорвать на куски СССР? Или он сказал — Россия? Но Россия и есть СССР!

«Где же эти источники энергии?» — поинтересовался он.

Каргин смутно ощущал какой-то смысл в этом нелепом (с кем?) разговоре, но он не укладывался в его сознании. Так однажды он обнаружил в подъезде на подоконнике новенькую — всю в проводах и в разноцветных транзисторах — плату от ЭВМ. Как и почему она там оказалась? Он понимал, что это ценная и нужная (кому-то) вещь, но совершенно не представлял, как лично ему ее использовать. Тем не менее зачем-то принес плату домой. Она долго пылилась среди его вещей, а потом незаметно исчезла, как рано или поздно исчезают все ненужные (и нужные) вещи.

«В идеях, — объяснил бюстгальтер. — Идеи делают слабых сильными, трусливых — храбрыми, никаких — какими. Нет идей — нет будущего. Победит тот, кто сможет сделать все из ничего, кто бросит вызов самому себе, для кого решать неразрешимые проблемы — счастье! Мир неотменимо изменится. Ты не сумел меня снять. Так сними же пелену с души своего народа!» — бюстгальтер смолк, как если бы никогда не разговаривал, а все происходящее Каргину приснилось.