Зигфрид встает, разминает ноги и переходит к более удобному креслу. Я не знал, что он может это делать. «Я стараюсь успокоить вас, Боб — говорит он, — как вы, несомненно, заметили. Вначале позвольте сказать вам кое-что о моих способностях — и ваших, — о чем, мне кажется, вы не знаете. Я могу предоставить информацию о любых клиентах. То есть вы не ограничены только теми, у кого был доступ лишь к этому терминалу».
— Не думаю, что понял, — говорю я, когда он замолкает.
— Мне кажется, вы поняли. Или поймете. Но самый важный вопрос, какое воспоминание вы пытаетесь подавить. Я считаю необходимым, чтобы вы его разблокировали. Я подумывал предложить вам легкий гипноз, или транквилизатор, или даже приглашение на сеанс человека-психоаналитика, и все это в вашем распоряжении, если захотите. Но я заметил, что вы чувствуете себя относительно комфортабельно в обсуждении того, что вы считаете объективной реальностью, в отличии от вашей придуманной реальности. Так что я хотел бы обсудить в этих терминах один эпизод из вашего прошлого.
Я старательно стряхиваю пепел с кончика сигареты. Он прав: пока разговор идет абстрактный и безличностный, я могу говорить о чем угодно. «Какой эпизод, Зигфрид?»
— Ваш последний полет с Врат, Боб. Позвольте освежить вашу память…
…………………………………………………………………………………
ОТНОСИТЕЛЬНО ПИТАНИЯ
………………………………………………………………………………………
—
— Я знаю, вам кажется, вы все прекрасно помните, — говорит он, правильно интерпретируя мое восклицания, — и в этом смысле я не считаю, что ваша память нуждается в стимулировании. Но в этом эпизоде интересно то, что вы тщательно скрываете все сферы ваших личных затруднений. Ваш ужас. Ваши гомосексуальные склонности…
— Эй!
— …которые не являются ведущей тенденцией вашей сексуальности, Боб, но из-за которых вы тревожились больше, чем они заслуживают. Ваши чувства к матери. Огромное ощущение вины, которую вы чувствуете за собой. И прежде всего — женщина, Джель-Клара Мойнлин. Все это снова и снова повторяется в ваших снах, Боб, хотя вы не всегда можете это распознать. И все это присутствует в этом одном эпизоде.
Я гашу сигарету и осознаю, что курю одновременно две. «Не вижу, при чем тут моя мать», — говорю я наконец.
— Правда? — Голограмма, которую я называю Зигфрид фон Психоанализ, поворачивается к углу комнаты. — Позвольте показать вам изображение. — Он поднимает руку — чистый театр, да и только, — и в углу появляется женская фигура. Видно не очень ясно, но женщина молода, стройна. Она сдерживает кашель.
— Не очень похоже на мою мать, — возражаю я.
— Нет?
— Ну, — великодушно говорю я, — вероятно, лучше ты не можешь. Я хочу сказать, что у тебя нет данных, кроме моего нечеткого описания.