Врата. За синим горизонтом событий

Если бы мы знали, как залечить рану, можно было бы убрать часть этого хлама, сохранив действенность корабля. Но мы не знаем, и так все и остается; большой, в форме бриллианта, золотой ящик, который взрывается, если его пытаются открыть; хрупкая спираль из золотистой трубки, которая время от времени светится и иногда становится невыносимо горячей (никто не знает, почему) и так далее. И все это остается в корабле, и вы все время на него натыкаетесь.

Добавьте к этому человеческое оборудование. Космические костюмы, по одному на каждого, подогнанные по вашей фигуре. Фотографическое оборудование. Установка туалета и душа. Секция приготовления пищи. Утилизаторы отходов. Сумки старателей, оружие, сверла, ящики для образцов, все то, что вы берете с собой на поверхность планеты, если вам повезет и вы встретите планету, на которую можно высадиться.

Остается не очень много. Все равно что прожить несколько недель под капотом очень большого грузовика, с работающим мотором и четырьмя другими людьми, которые делят с вами помещение.

Через два дня у меня появилась безрассудная враждебность по отношению к Хэму Тайе. Он слишком велик. Занимает слишком много пространства.

По правде говоря, Хэм даже меньше меня ростом, хотя весит больше. Но то пространство, что занимаю я сам, меня не интересовало. Только то, что занимали другие. У Сэма Кахане размер получше, не больше ста шестидесяти сантиметров, у него густая черная борода и жесткие курчавые волосы по всему животу от самых половых органов, по всей груди и спине. Я не считал, что Сэм занимает мое пространство, пока не обнаружил в пище длинный черный волос из его бороды. Хэм по крайней мере почти лысый, с кожей мягкого золотистого цвета, которая делала его похожим на гаремного евнуха из Иордании. (Есть ли у иорданских королей евнухи в гаремах? Есть ли у них гаремы? Хэм как будто ничего этого не знал: его предки уже три поколения прожили в Нью-Джерси).

Я даже начал сравнивать Клару с Шери, которая по меньшей мере на два размера миниатюрней. (Не всегда. Обычно Клара нравилась мне больше). А Дред Фрауенгласс, мягкий худой молодой человек, разговаривал очень мало и, казалось, занимает меньше места, чем остальные.

Я был новичком в группе, и все по очереди показывали мне то немногое, что нам нужно было делать. Нужно постоянно фотографировать и записывать показания спектрометра. Записывать данные с контрольной панели хичи, где постоянно меняется цвет и оттенки огоньков. (Их все еще изучают, стараясь разгадать, что они означают). Анализировать спектр тау-пространства с помощью экрана. Все это вместе от силы два часа работы в день. Приготовление пищи и уборка занимают еще два часа.

Итак, четыре рабочих часа в сутки на пятерых. Остается — на пятерых — больше восьмидесяти человекочасов. Нужно их чем-то занять.

Я лгу. Их не нужно занимать. Вы и так заняты — ждете поворотного пункта.

Три дня, четыре дня, неделя; я почувствовал, что нарастает напряжение, которого я не разделяю. Две недели, и я понял, что это, потому что и сам стал его испытывать. Мы ждали поворотного пункта. Ложась спать, мы бросали последний взгляд на золотую спираль: вдруг произошло чудо, и она засветилась. Когда мы вставали, первой нашей мыслью было, не превратился ли потолок в пол. К концу третьей недели все были крайне напряжены. Больше всего это проявлял Хэм, полный золотокожий Хэм, с лицом веселого джина.

— Давай поиграем в покер, Боб.

— Нет, спасибо.

— Давай, Боб. Нам нужен четвертый (В китайский покер играют всей колодой, по тринадцать карт у каждого игрока. Иначе играть нельзя).

— Не хочу.

И получаю неожиданно яростно: «Черт тебя побери! В экипаже ты не стоишь и змеиного пука, и даже в карты не играешь!»

Потом он полчаса мрачно разбрасывает карты, как будто ему нужно достигнуть совершенства в этом искусстве, как будто от этого зависит его жизнь. А может, так оно и есть! Представьте себе, что вы в пятиместном корабле и пролетели семьдесят пять дней без поворотного пункта. Вы знаете, что у вас неприятности: продовольствия не хватит на пятерых.

Но может хватить на четверых.

Или на троих. Или на двоих. Или на одного.

В этот момент становится ясно, что по крайней мере один человек не вернется из рейса, и тогда большинство экипажей начинают бросать карты. Проигравший вежливо перерезает себе горло. Если проигравший оказывается недостаточно вежлив, остальные четверо дают ему урок этикета.

Много пятиместных кораблей возвращались с тремя членами экипажа. Некоторые — с одним.

И вот время проходило — не легко и, несомненно, не быстро.