Врата. За синим горизонтом событий

С того места, где сидели мы с Джанин — в полном оборудовании жизнеобеспечения, — трудно было разглядеть, что происходит снаружи. За головой Пейтера и жестикулирующими руками Ларви мы могли видеть очертания невообразимо древнего механизма, но только урывками. Только сверкание голубого металла, док для приземления или один из кораблей…

— Дьявольщина! Мы отходим!

— Нет, Пейтер. У этой проклятой штуки небольшое ускорение!

… и иногда звезду. Нам в сущности аппаратура жизнеобеспечения не нужна: Пейтер подводил нас мягко, как будто он был медузой в воде. Я хотел спросить, что это за ускорение, откуда оно, но два пилота были заняты; к тому же вряд ли они знали ответ.

— Вот так. Теперь подводи корабль к яме, средней из трех.

— Почему к этой?

— А почему бы и нет? Потому что я так говорю!

Мы еще минуту или две приближались и наконец застыли в относительной неподвижности. Уравняли скорости и состыковались. Корпус шлюпки точно вошел в яму.

Ларви выключила приборы. Мы посмотрели друг на друга. Мы прибыли.

Или, если сказать по-другому, мы были на полпути. На полпути к дому.

День 1290. Неудивительно, что хичи жили в атмосфере, пригодной и для нас. Удивительно, что эта атмосфера сохранилась после десятков и сотен тысяч лет, как в ней кто-то дышал. И это оказалось не единственным сюрпризом. Другие проявились позже и оказались страшнее.

Не только атмосфера сохранилась. Сохранился весь корабль — в рабочем состоянии! Мы поняли это, как только вошли внутрь и пробы воздуха показали, что мы можем снять шлемы. Голубой металл стен оказался теплым наощупь, и мы чувствовали непрерывную слабую вибрацию. Температура 12 градусов — прохладно, но не хуже некоторых земных домов, в которых я бывал. Хотите угадать, какие первые человеческие слова прозвучали в Пищевой фабрике? Их произнес Пейтер, и звучали они так:

— Десять миллионов долларов! Боже, может, сто миллионов!

И если бы это сказал не он, то кто-нибудь другой из нас. Наша премия будет астрономической. В сообщении Триш не говорилось, действует ли фабрика: она вполне могла оказаться пустым корпусом, лишенным всякого содержимого. Но у нас в руках оказался законченный артефакт хичи, и в рабочем состоянии! Его просто не с чем было сравнивать. Туннели на Венере, старые корабли, даже сами Врата были тщательно очищены от содержимого миллион лет назад. А здесь помещения были обставлены! Теплая, пригодная к жизни, дрожащая, пронизанная микроволновым излучением, фабрика жила. И совсем не казалась древней.

У нас было мало возможностей для исследования; чем скорее мы направим эту штуку к Земле, тем вернее получим деньги, которые она нам обещает. Мы позволили себе с час побродить, заглядывая в помещения, заполненные большими серыми и голубыми металлическими конструкциями, блуждали по коридорам, ели на ходу и все время сообщали по карманным коммуникаторам друг другу (через Веру все это сразу уходило на Землю), что нашли. Потом принялись за работу. Мы снова облачились в костюмы и начали перемещать первый двигатель.

И тут мы столкнулись с первой трудностью.

Пищевая фабрика не находилась на свободной орбите. Она ускорялась. Что-то двигало ее. Ускорение не очень значительное, всего один процент G.

Но каждый из электрических ракетных двигателей весил больше десяти тонн.

Даже при ускорении в одну сотую G это означает свыше ста килограммов, а ведь еще есть проблема массы, обладающей инерцией. Когда мы отсоединили один конец первого двигателя, он начал отходить. Пейтер схватил его, но долго удерживать не мог. Я одной рукой ухватился за двигатель, другой — за скобу, к которой он крепился, и мы смогли удержать его на месте, пока Джанин обвязывала его кабелем.

Потом мы вернулись в свой корабль и принялись думать.

Мы страшно устали. За три с половиной года в тесном помещении мы отвыкли от тяжелой физической работы. Биологический анализатор Веры сообщил, что у нас накапливаются яды усталости. Мы некоторое время пререкались, потом Пейтер и Ларви отправились спать, а мы с Джанин разрабатывали оснастку, которая позволит закрепить каждый двигатель, направить его к Пищевой фабрике на трех длинных кабелях, регулируемых меньшими направляющими кабелями, так что он в конце пути не столкнется с корпусом и на разобьется на куски. Мы полагали, что за десять часов переместим одну ракету. Для перемещения первой нам потребовалось три дня. К концу этого времени все мы выглядели развалинами, сердцебиение участилось, а мышцы всего тела превратились в сплошную боль. Мы позволили себе выспаться и часа два побродить по фабрике, прежде чем принялись окончательно укреплять первый двигатель перед тем, как привести его в действие. Пейтер оказался самым энергичным из нас; он дальше всех углубился в полдесятка коридоров. «Все кончаются тупиками, — сообщил он, вернувшись. — Похоже, для нас доступна только десятая часть объекта. Разве что прорубим стены».

— Не сейчас, — сказал я.