После заключения Мюнхенского соглашения поведение Берлина стало более внятным. В отношении Карпатской Украины Гитлер вел себя вначале нерешительно, так как все еще существовала возможность пойти навстречу пожеланиям Польши в обмен на политические уступки. Но тут в дело вступило ОКВ, поскольку вермахт, исходя из чисто военных соображений, хотел держать открытым этот «мост», ведущий на Украину и в Юго-Восточную Европу. Поэтому чехословацкое государство-«обрубок» и Карпатская Украина должны были подпадать под влияние Германии. В ОКВ с особым усердием начал работать прежде всего абвер, резко усилив контакты с украинской эмиграцией с целью подготовки почвы для германской экспансии. В 1938 г. возрастали масштабы подготовки украинцев к использованию их в условиях боевых действий{234}. Министерство иностранных дел полностью поддерживало эту работу и рассматривало Карпатскую Украину как часть будущей автономной Словакии, а также как основу для создания в будущем «достаточно крупного украинского государства»{235}.
Гитлер одобрял намерения скрывать амбиции Германии и заявил посланнику венгерского регента Миклоша Хорти, что «если бы Германия вместе с Венгрией и Польшей вошли в мощный блок, то он не был бы связан никакими обязательствами, и вполне можно было бы предпринять изменение границ»{236}. Из этого пассажа легко можно понять, что диктатор стремился открыть врата на Восток и заполучить на свою сторону Польшу. При этом изначально речь не шла о покорении Польши или придании ей статуса сателлита, важней было образование антисоветского фронта. Пока Польша, оставаясь нейтральной и занимая оборонительную позицию, блокировала СССР на центральном направлении, германская стратегия в случае серьезных военных действий могла развернуться на флангах. Но если бы польской стороне удалось привлечь в пассивный блок Венгрию и Румынию, то германская экспансия должна была развиваться по узкому пути в северном направлении, что сделало бы ее зависимой от «игольного ушка» Данцигского коридора. Но все попытки Польши привлечь на свою сторону Румынию оказались бесплодными, поскольку Бухарест отказывался от какого-либо расширения сферы влияния венгерского соперника.
Со своей стороны, германское руководство прилагало усилия по развитию корректных и предупредительных отношений с Польшей. В октябре 1938 г. Вальтер Функ, который в феврале 1938 г. сменил Шахта на посту рейхсминистра экономики, заявил польскому послу во время своего визита в Турцию, что Польше необходим собственный выход к Балтийскому морю, но Германии также требуется тесная связь с Восточной Пруссией. В целом же для Польши СССР представляет собой поле для расширения ее сферы влияния{237}. Министр иностранных дел Риббентроп предложил польскому послу Липскому «совместно решить» двухсторонние спорные вопросы, что для Польши было невозможно{238}. Это было сказано в одной из бесед, проходившей с целью подготовки визита в Германию министра иностранных дел Бека. После предшествовавшей фазы «намеков», на которые Польша постоянно отвечала отказом, наступила очередь фазы «принятия решений» (Andreas Hillgruber){239}.
Теперь Гитлер однозначно хотел вернуть Данциг «Родине» — рейху — и по внутриполитическим причинам не обращал никакого внимания на несогласие Польши по этому вопросу{240}. Поэтому требования Берлина о экстерриториальности автобана и многоколейного железнодорожного пути на Данциг казались вполне подобающими. Ведь Польше предлагались компенсации в районе этого города за урегулирование данного вопроса. Риббентроп предлагал к тому же и другие дополнительные компенсации, которые основывались на предложениях польской стороны, например, продление действия договора от 1934 г. и признание общей границы. Именно последний пункт оставался вне ревизионистских притязаний Штреземана и Веймарской республики, поскольку означал отказ от других спорных территорий, например, восточной части Верхней Силезии, которая была передана Польше по Версальскому договору. С сегодняшней точки зрения особенно жуткой кажется готовность обеих сторон сотрудничать в деле эмиграции из Польши еврейского населения. Липский в беседе с Гитлером обещал ему «прекрасный памятник в Варшаве», если он сумеет найти решение «еврейского вопроса»{241}. Гитлер, казалось, был убежден, что правительство в Варшаве в конце концов примет его предложение начать переговоры.