Враг на рейде

Но все же первый, задуманный как шоковый, налет всего германо-турецкого флота обернулся не столько шоком, сколько наукой для флота русского. Уже скоро последовали ответы – раз от разу все более серьезные, так что «счет» не только сравнялся, но намного склонился в пользу флота России.

«Старые», додредноутного типа линкоры не могли угнаться за новейшими немецкими крейсерами, но при каждой внезапной встрече били все чувствительнее, сокращая их свободу действий и тем самым эффективность.

Эсминцы и крейсера перехватывали или топили турецкие транспорты, так что уже к первой зиме неприятельский флот, да и Турция вообще, стали ощущать нехватку угля.

Боевые корабли успешно стали не только перехватывать транспорты, но и обстреливать турецкие войска, существенно помогая отважным русским воинам громить и в конечном итоге наголову разгромить вторгшуюся на юго-запад Кавказа армию Османской империи.

А минные постановки с каждым разом наносили все больший урон неприятельскому флоту, так что уже в первую военную зиму главная ударная военно-морская сила Стамбула в нем самом в основном и обреталась.

Ночью на бульваре

…За тростью Васька следил как завороженный. Ее вовсе не было бы видно во мраке да на черном фоне распахнутого пальто, если бы рукоять слоновой кости не сливалась в сплошной круговой мазок белой краски. С цирковой ловкостью штабс-капитан крутил трость в руке, но видно было, что проделывал он этот трюк хоть и безупречно, но рассеянно – в привычку, не глядя…

Сам штабс-капитан, обернувшись назад, на гулкое эхо мотора в тоннеле сквозного проезда, замер как вкопанный.

Из-под гостиничной арки, со стороны Екатерининской улицы вырвался размытый поток электрической желтизны. Показалось белое удлиненное рыло автомобиля с рачьими глазами фар на медном наморднике радиатора, с жаберными щелями на складном капоте.

«Руссо-Балт» – мгновенно узнал Васька автомобиль дяди, и, показалось, выдох облегчения опорожнил его душу от страхов и недоумения, а вдох радости наполнил ее уверенностью и решимостью.

Но… Еще секунда – и мир пошел кувырком, как узор в детском калейдоскопе. Только что гармоничный и радовавший глаз – и вдруг осыпался пестрой неразберихой.

Как так получилось, что он оказался прижатым спиной к груди штабс-капитана, а кадык его будто жестоко и неумолимо стиснули железные пальцы – гардемарин так и не понял. Дыхание перехватило – ни вздоха, ни выдоха, только тошнотворный комок в горле. Кажется даже, он услышал хруст адамова яблока – будто хруст настоящего яблока, раздавленного винтовым прессом, как на кухне у Глаши, где она давит по осени джем.

Эта картинка была последней перед его глазами и скоро стала меркнуть, размытая невольной влагой, сверкающей между ресниц молниями, – фары слепили в упор.

Он даже не испугался, не успел.

Но, видимо, уже без памяти, вдогонку уходящему сознанию, он проделал то же, что сделал когда-то за углом Дерябинских казарм. Тогда вот так же душил его локтем на животе рязанский здоровяк по кличке Харя со старшего курса. И тогда…

На глухо звякнувший в ушах выстрел Васька уже не обратил никакого внимания. Не испытал и никакого облегчения, когда железная хватка на горле ослабла и он наконец-то высвободился из-под трости и кулем опустился на колени…

Странно, что считаные секунды полузабытья Мишка пересказывал ему потом битый час, и не один, и еще всякий раз припоминал подробности.

– А он увидел направленные на него револьверы, улыбнулся так и говорит: «Стой».

То пуча, то щуря карие глаза, Мишка пытался изобразить злодея штабс-капитана. Выходило смешно и ничуть непохоже. Как в старой американской фильме «Машина-антропоид из будущего».

– «Еще шаг и сверну мальчишке голову, как куренку!» – с патетической злобой прошипел Мишка.

– Что, так и сказал? – Васька по-детски обиженно поджал пухлую губу.

– А… – спохватился приятель. – Нет, конечно, он сказал – цыпленку, немец же. Он и слова-то такого не знает – «куренок». Только в ресторане и слыхивал «цыпленок табака». Это я так, по привычке.

Но Василий не показался утешенным.

– Мальчишка?.. – угрюмо бормотал корабельный гардемарин Иванов, приписанный к геройскому миноносцу «Лейтенант Пущин» для прохождения…

– Так это грязный шпион говорил, пока ты ему не показал, с каким «мальчишкой» он имеет дело! – жарко вступился Михаил за Василия перед ним же самим.

Гардемарин не смог сдержать самодовольной улыбки, даже попытался подкрутить едва пробившиеся усики – пощипал белесые волоски.

И впрямь было чем гордиться. На грани потери сознания, притиснутый к груди штабс-капитана тростью, как тупым лезвием капкана, он успел-таки что есть сил, а с учетом беспамятства, то скорее дури топнуть каблуком сапога по лакированному носку вражьей туфли. Вспомнилось вдруг, что, как только получил на руки предписание, в первой же сапожной будке подбил каблуки стальными подковками. В классах этакий шик был под запретом, начальство, жалея старинные паркеты, принуждало отдирать звонкую печать шага…