Враг мой: Сокол для Феникса. Часть 1

— Ежели б меня выдали за князя, мне б дела не было до его возраста, — бойко отозвалась Боянка, не разделяя мытарства княжны.

— Да? — с вызовом вскинула брови Любава и тотчас замерла. — Ах, да, тебе же плевать с кем, как и где, — все же не сдержала язвительной обиды княжна.

— У-у-у, а ты все желчь в себе вынашиваешь, — не менее ядовито отозвалась боярышня. — Как маленькая, ей богу, — скривила губы, и руки на груди сложила. — Сама на спор пошла, никто не неволил! — Напомнила строго.

— Неволить не неволил, но ты ж подруга мне… была… — задохнулась от негодования Любава.

— Для тебя, может, и была, — сузила зеленые глаза Боянка, — а мне ни один мужик не заменит подруги. И коль знала бы, что ты так… — запнулась на слове, — ни в жизнь не решилась бы охмурять Иванко.

Любава на миг отвернулась от боярышни, уперев взгляд в челядинку, которая сейчас мало чем отличалась от них с подругой. Та же скромная рубаха, понева, тесьма и плетеная веревка на талии. Лишь богатство оторочки красной нити выдает знатность подруг от прислужницы, да обувь. Кожаные мягкие сапожки супротив поршни грубой выделки.

— А ты чего притихла? — припечатала Марфу хмуро. Прислужница вздрогнула виновато, покраснев:

— Дык я… ж… что… — заминка на заминке: челядина в словах путалась.

— Небось, тоже под ним успела полежать? — голос дрогнул от скрытой угрозы.

Марфа испуганно всхлипнула:

— Что вы, что вы… — глазищи вытаращила да ладошками взмахнула, будто не отнекивалась, а птичка на взлете.

— Забудь, — качнула устало головой Любава. — С тебя спрос-то какой? — запоздало поняла, что не с той требовала ответа. Челядинка бесправна, даже ежели не захочет — возьмут, а там голоси не голоси — делу не поможет.

В тугом молчании наболевшее пекло сильно, но верно молвила Боянка, как бы ни ругались, да ни обижались — ближе друг друга нет никого. Боярышня с детства рядом. И в проказах, и в учебе. Не осуждала, не обманывала, даже когда огребала по вине Любавы и без раздумий брала вину на себя. Так что она даже сестры роднее. А тут…

— Может и права ты, Боянка. Худа не будет от того брака…

— И я о том, — тотчас улыбнулась боярышня. — Казимир стар уже, — дельно рассудила. — Того глядишь, помрет скоро. Тебе главное успеть окрепнуть в его землях, — в ее словах был здравый смысл. — Народ к себе расположить, да нового мужа присмотреть. Ведь какая бы умная ни была, бояре не дадут бабе править, — вздохнула с сожалением.

— И то верно, — взгрустнула пуще Любава, уже мыслями витая в непогожих облаках.

— А я, может, соблазню воеводу и замуж за него выйду! — весело заключила подруга, выискивая выгоду.

— А как же Иванко? — тотчас спохватилась Любава и, немного отогнув брезент, с тоской уставилась на красавца Митятича, чинно восседающего на коне близ повозки.

После того, как застала Иванко с подругой, не разговаривала с ним уже больше недели. Боль клокотала и жгла. Ревность душила. От обиды задыхалась. Не могла пока простить любимого — и на Боянку злилась, и на него, но остро ощущала, что ей не хватало их обоих. И в особенности его — его уверенности, спокойного голоса, мудрых советов, осторожных прикосновений.

Митятич поймал ее взгляд и чуть виновато, тепло улыбнулся. Любава надменно отвернулась. Вот еще, удумает, что она на него засмотрелась! Ничего подобного. Вовсе не смотрела… Просто случайно взор упал.

— И на него все дуешься? — насмешливо блеснули зеленые глаза Боянки. — Ну подумаешь, переспал со мной, — рассуждала ровно, будто не о непристойности говорила, а о погоде, — так то чисто по дружбе, никакой любви! — заверила с такой простотой, что желание шарахнуть ей по голове чем-нибудь тяжелым, закипело с новой силой.

А еще прочь прогнать — от себя подальше. С глаз долой — из сердца вон! Обоих!.. Ну или только ее!

— Забирай назад, — сладко потянулась боярышня, разминая косточки и выгибая спину, да так, что сверкнула ключицами в длинном вырезе холщовой рубахи под выцветшей красной поневой. Любава только досадливо головой покачала. Была у подруги слабость — любо ей приковывать взгляды мужей разных, и в отличие от княжны, не отказываться от ухаживаний и «любви», даже если она была на разок. Любава не осуждала нравы Боянки, и время от времени охотно слушала рассказы о вольных поступках молодой боярышни. Наставления, советы и рассуждения. Бывало — хохотала в голос, порой — краснела до кончиков волос и нередко впадала в ступор от красочных откровений. Она жадно запоминала и мечтала когда-нибудь применить в жизнь уроки подруги.

Сама княжна не решалась на подобную непристойность. Она не служанка, не кухонная и не сенная девка. И даже не купеческая дочь, не боярышня… Ее положение требовало достойного поведения, разумных поступков — и в этом Любава старалась полностью соответствовать своему княжескому статусу. Все же потеря невинности молодой простухи — дело обычное, а дочерь князя обязана блюсти честь до замужества.