Вадим злой, но все же с небольшим удивлением осматривает мой валяющийся мотоцикл рядом с машиной Абрамова. Затем его взгляд скользит по открытым передним дверям машины и застреленным людям Абрамова: один лежит на земле, другой свисает с сидения наружу.
— Она ранена? — приблизившись к нам, осматривает бледное лицо Авроры.
— Разберитесь здесь, — обращаюсь к Юре, кивая в сторону леса. Вижу в его глазах сожаление и чувство вины. Он молча кивает, приступая к исполнению приказа.
Я же со своей драгоценной ношей направляюсь к машине.
***
Когда начинаю приходить в себя, пытаюсь прислушаться к обстановке вокруг, но как только сознание полностью включается, я резко распахиваю глаза и сажусь.
Я крепко сжимаю в своих руках тонкое одеяло и часто дышу.
Сквозь незакрытые горизонтальные жалюзи пробивается свет уличного фонаря. На улице ночь. Я в медицинской палате.
Осматриваю себя. Я в своей одежде: футболке и джинсах.
Мой взгляд скользит по палате. Она одиночная. В ней кровать, тумбочка, телевизор на стене, закрытая дверь слева по стороне кровати и дверь, напротив, с матовым стеклом.
Скольжу взглядом в правый угол комнаты напротив кровати, в сторону окна, и замираю.
В темноте угла на кресле сидит Дима.
Сидит во всем черном, практически сливаясь с темнотой ночи.
Нога на ногу. Губы упираются в сжатый левый кулак, локоть руки опирается на подлокотник. Правая рука покоится на другом подлокотнике.
Не могу увидеть четко его лица. Чувствую на себе только его цепкий взгляд, пристально изучающий меня.
— Как девочки? — мой голос хрипит.
— В порядке, — спокойный голос в ответ и снова тишина на некоторое время.
— Как ты себя чувствуешь? — негромко и спокойно спрашивает он, опустив кулак себе на бедро.
— Нормально, — мой голос продолжает хрипеть.
На самом деле я понятия не имею, как я себя чувствую, меня просто настораживает атмосфера, витающая в палате. Мне хочется прижаться к Диме, почувствовать его крепкие объятья, но все внутри настораживается, словно предвкушает что-то неладное.
Мы снова молчим, лишь смотрим друг на друга. Скорее, я пытаюсь, рассмотреть лицо своего мужа. В свете уличного фонаря, пробивающегося через жалюзи, я то ему видна.
— Боишься меня?
Вопрос тихо заданный из черноты угла звучит словно колокол. Сначала я даже не понимаю его смысла, пока до меня не доходит, что Дима имеет в виду тот момент в лесу.
Он. Холодный. Решительный. Злой. С пистолетом. И его четкий выстрел, когда я была в руках у Абрамова.
Мое затянувшееся молчание он растолковывает ошибочно, продолжая сохранять холодность.
— Я предупреждал тебя, что ты не осознаешь, что значит быть моей женой, — продолжает он, явно скрывая свои истинные чувства за бравадой холодности и жестокости. — Прости меня, Аврора, но вот она жизнь моей супруги. Я допустил ошибку, и ты чуть не погибла.
— Я не вижу твоей ошибки, — вмешиваюсь я в его монолог.
— А должна, — раздраженно отвечает.
— Ты не виноват, что кто-то оказался психом, — мне не нравится наш разговор и расстояние между нами.
— Я должен был лучше заботиться о тебе и защищать.
— Дима, твоя защита луч…, - пытаюсь вновь перекрыть его депрессивный поток, но он перебивает меня в ответ.
— Такое больше не повторится. Пока мы в браке, ты будешь получать сто процентную защиту. Прости, но больше никаких уступок, что охрана будет где-то тебя ожидать. Она будет с тобой везде и повсюду.
— Что значит «пока мы в браке»? — это единственные слова, что зацепили меня в его речи. Теперь моя очередь холодеть и телом, и голосом.
Снова ощущаю на себе его пристальный взгляд, пока он не дает мне ответа на мой вопрос.
— Дима… — призываю его дать ответ.
— После того, как я осуществлю свой план против твоего отца, — я чувствую, что ему самому эта мысль неприятна, по тому, как тяжело, он произносит эти слова. — Мы можем разве…
Я не даю ему договорить эти ужасные слова, кинув в него подушку.
— Не смей произносить это слово, Захаров! Я не уйду от тебя! Не смогу! — в моих глазах собираются слезы. — Как ты можешь так легко…
Не успеваю договорить, потому что мои предплечья резко сковывают его теплые ладони, заставляя меня приподняться на кровати, и стоять перед ним на коленях.
— Думаешь, мне легко говорить об этом?! — почти рычит мне в лицо эти слова, обхватывает мое лицо своими ладонями и прижимается своим лбом к моему. — Черт! Да я чуть не умер там, в лесу, увидев пистолет у твоей головы! Ты моя жена! Ты — единственная моя семья! Твою мать! Я люблю тебя, Аврора!
Хватаю его толстовку на груди, притягивая его еще ближе к себе. Обхватываю его шею руками и целую крепко, жадно, давая свой ответ на его признание. Дима всего на мгновение медлит, а после обрушивается на мои губы не менее поглощающим поцелуем.
Глава 19
В чем измеряется любовь? В частоте произношения этого слова? В желании кричать это слово всем и повсюду?
У каждого своя любовь.
Каждый любит, так как умеет или может.
Как его научили или как он видел эту любовь вокруг себя.