Впервые. Записки ведущего конструктора

Теперь надо установить присоску. Поясню, что это такое. Люк должен быть закрыт настолько плотно, чтобы из кабины в окружающее пространство не мог просочиться даже малейший пузырек воздуха. Иными словами, должна быть обеспечена полная герметичность. Для проверки сверху накладывалась прочная круглая чашка и из-под нее насосом выкачивался воздух. При этом атмосферным давлением ее прижимало к борту кабины. По изменениям давления под чашкой можно судить о герметичности люка. Эта чашка и называлась у нас присоской.

Окончена откачка. Глаза впились в стрелку вакуумметра. Не дрогнет ли? Не поползет ли по шкале? Положенные минуты истекли. Стрелка неподвижна.

— Есть герметичность! — произносят вслух все, а я — в трубку телефона. Опять голос Сергея Павловича:

— Хорошо. Вас понял. Заканчивайте ваши дела. Сейчас мы объявим тридцатиминутную готовность.

Собираем инструмент. Рука невольно тянется к шарику — кабине, хочется похлопать ее по круглому холодному боку. Там, внутри, Юрий… Как уйти, когда сердце тянется к нему?

Стукнула закрывшаяся дверь, рывок лифта, минута, и мы внизу.

Подхожу к Сергею Павловичу:

— Прошу разрешения быть во время пуска в бункере управления.

— Ну что же, не возражаю. Только в пультовой будет народу много, так что будь где-то поблизости.

Есть еще минут двадцать времени. Можно побыть здесь, на площадке, рядом с ракетой. Четко работает стартовая команда. По связи объявляется оперативное время. Заканчивается заправка топливом третьей ступени. Первая и вторая уже заправлены, их бока-стенки покрылись толстым слоем инея. Его пласты отваливаются и летят снежинками вниз, будто зимняя елочка отряхивается. А «елочка» эта сейчас по команде совершит то, чего еще никто и нигде в мире не совершал…

От ракеты по рельсам медленно отъезжает высокая металлическая ферма с площадками и лифтом, на котором мы спустились несколько минут назад. Словно сама собой она, постепенно наклоняясь, укладывается на специальную платформу, и мотовоз утягивает ее со стартовой площадки.

Теперь ракету видно лучше, но «Восток» закрыт обтекателем. Только через большое окно, прорезанное сбоку, ярко поблескивает в солнечных лучах крышка люка. Там, за ней, Юрий. Что переживает он сейчас? Какие у него мысли? Я знал: он верит нам. Верит, что мы сделали все для его безопасного и успешного полета. Он отдал свою жизнь в руки машины, созданной людьми.

Без четверти девять. Сергей Павлович и Леонид Александрович Воскресенский пока у ракеты. Замечаю их косые взгляды — пора уходить. Взглянув на ракету еще раз, я спустился в бункер управления. Он глубоко под землей. Сверху бетонные тумбы с головками перископов, частокол надолбов — на случай аварии, если какая-нибудь ракета вдруг упадет здесь. Крутая неширокая лестница вниз, тяжелые массивные двери. Пройдя по коридору, заглянул в пультовую. Стартовики за своими пультами — серьезные, сосредоточенные. Ни разговоров, ни улыбок. За их спинами на небольшом и невысоком помосте — два перископа, как на подводных лодках. У одного займет место Анатолий Семенович Кириллов — наш коллега-ракетчик, у второго — Леонид Александрович Воскресенский. Они всегда на пуске рядом.

Зашел в боковую комнату рядом с пультовой. Сидят операторы. В углу на столе телеграфный аппарат, радиостанция, микрофон. Как раз в это время шел разговор с Юрием. Кто-то с «Зари» (по голосу не узнал говорившего) передал:

— Займите исходное положение для регистрации физиологических функций.

— Исходное положение занял.

Голос Сергея Павловича:

— Ну вот, все нормально, все идет по графику, на машине все хорошо.

Он говорит нарочито спокойно, даже растягивает слова.

Юрий спрашивает полушутя-полусерьезно:

— Как по данным медицины — сердце бьется?

— Пульс у вас шестьдесят четыре, дыхание двадцать четыре. Все идет нормально.

— Понял. Значит, сердце бьется!

Народу в комнате прибавилось: ученые, наши товарищи. Никто не разговаривает. Лица напряженные. Проходит еще несколько минут. Через еще открытую дверь там, наверху, слышу вой сирены. Это сигнал не для нас — для тех, кто, не дай бог, замешкался с отъездом со стартовой площадки. Хотя таких быть не должно.

Прошло три-четыре минуты. По коридору быстро промелькнули три фигуры. Королев, Воскресенский, Кириллов. Дверь в пультовую тут же закрылась. Из репродуктора голос:

— Пятиминутная готовность!

Воскресенский и Кириллов сейчас, как всегда, поднимутся на невысокий помост к перископам, а Королев сядет за маленький столик около них. Там установлена радиопереговорная станция связи с кораблем. Слышу из репродуктора голос Сергея Павловича:

— «Кедр», я «Заря», сейчас будет объявлена минутная готовность. Как слышите?

— «Заря», я «Кедр». Занял исходное положение, настроение бодрое, самочувствие хорошее, к старту готов.