Когда появляется что-то принципиально новое, первые модели имеют множество недоработок. Взять компьютер. Сейчас это довольно громоздкое устройство с небольшим объемом памяти, через тридцать лет маленький смартфон будет уметь больше, чем телефон, компьютер, фотоаппарат и видеокамера вместе взятые. Вот и человеческий мозг — новая форма существования белковой жизни, разумная, но постоянно дающая сбои, причем у всех сбои разные. Как и всем новым моделям, нам нужны усовершенствования, вот только на эволюционные доработки уйдут не десятки лет, а тысячи, если не миллионы. И то при условии, что мы себя не уничтожим.
Вспомнилась дата на таймере: 26. 05. 2031. Еще утром я радовался, что полтора года — так много! А теперь понимаю: мало, чертовски мало. Если на этом все остановится, никаких улучшений не будет, так и подохнем недоразвитыми.
Навалилась усталость, словно на меня обрушился небосвод. Я — тот, кто в ответе. От каждого моего шага зависит, быть ли миру, я не имею права ошибаться. У меня не будет детства. Знания взрослого — великая сила, но и проклятье.
Вот этот разговор с Чумой и его теткой — значит ли он хоть что-то? Будут ли значить действия людей, чью смерть я отсрочил? Конечно. Непонятно только, суммируются ли они сейчас, так сказать, наперед, или пока непонятно, куда заведет кривая?
С сумками я поехал на вокзал, встретился с тетей Ирой, отдал их ей, взял у нее конверт, где лежали триста баксов от бабушки. Пора вести тетрадь учета, а то уже не держу в голове, сколько у меня денег, ведь источников дохода — несколько.
По пути домой заскочил в магазин за сыром и молочкой, но там было пусто. И сладкое все выгребли — нечем деда порадовать… Нет, есть чем!
В аптеке я узнал, где магазин медтехники, поехал туда и купил деду костыли — все равно пригодятся, когда будет разрабатывать ногу после гипса. Да и по квартире перемещаться удобнее. Как надобность в них отпадет — продам.
Так, с костылями я и явился. Прислонил их к стене в прихожей, собрался позвать деда, но он прискакал сам — обросший щетиной, злющий, как медведь-шатун, и обрушился на меня:
— Скажи мне, Павел, что за игру ты затеял?
Не понимая, о чем он, я опешил, не зная, что сказать. Пока соображал, что могло его так разозлить, как он принес томик Шмелева, открыл его, высыпав деньги на пол.
— Сперва звонит Наташа и просит передать, что миелофон у нее. Причем, как я ни выпытывал, не призналась, что это за миелофон. Потом — какая-то женщина рыдает в трубку, что Лёшеньку убили. Ты во что влип, внук? Откуда столько денег? Где мои доллары? — Его голос клокотал от гнева.
Глава 24
Три разные истории
Услышанное так меня огорошило, что я оцепенел. Оперся о тумбу, стянул вязаную шапочку, подаренную Лёхой, уставился на нее. Веселого доброго парня Лёши больше нет. Шапочка эта дурацкая, которую ему связала мама или бабушка, есть, а Лёхи нет.
Что с ним случилось? Затоптала толпа? Раздавил танк? Настигла шальная пуля? Вряд ли его убивали специально. Блин, надо было не Егору внушение делать, а Лёхе!
— Нечего сказать? — ярился нависающий надо мной дед, сжимал кулаки, косился на костыли так, словно хотел дотянуться до них и отмудохать меня.
Взяла злость. И это говорит человек, который полмашины в унитаз спустил на нужды революции своей тупой, из-за которой погиб мой приятель⁈ Но я промолчал, потому что понимал его, как и понимал то, что он пережил, и хватит с него нервотрепок.
Хотелось рвануть к парням, удостовериться, что Лёха живой, это досадное недоразумение, чья-то злая шутка, но пришлось заниматься дедом.
Я вскинул голову, выдержал его злобный взгляд и кивнул на дверь.
— Ничего криминального я не делал. Идем, объясню.
Дед кивнул.
— Очень на это надеюсь.
Подумав немного, я протянул ему костыли и попятился к кухне. Опыт, ничего с ним не поделаешь. Хоть и знаю, что дед у меня адекватный, невольно вспоминается отец, который типичный мент: сначала избил бы, а потом выяснял, что к чему. Но ведь и дед… Не мент — милиционер, за что и поплатился.
— Не стоило тратить деньги, — проворчал дед. — Дорого небось.
— Стоило. Потом продашь, — сказал я, направляясь в спальню.
Подождав, пока он усядется на разложенном диване, я отодвинул от стены кресло и сел напротив.
— Про что сперва рассказать, про деньги, про Лёшу или про Наташку?
— Это все разве не связано? — прищурился дед.
— Нет, три разные истории.
— С чего считаешь нужным, с того и начинай.
Рассказывать пришлось долго, ведь с тех пор, как забрал его из больницы, дед был озабочен делом мировой революции, и мы толком не разговаривали. Начал я с самого начала: как летел, как искал его и познакомился с Владом (про то, что он сиделец, я умолчал — вдруг им придется взаимодействовать?), потом — как шел домой и на меня напали местные, а оказалось, что они ловят гопников, которые орудуют в районе. Мы разговорились и подружились, я хожу с ними на турники. Лёха — один из них. Как Гайдар призвал сторонников защищать Кремль, так Лёха и пропал, его все искали, и я попросил родителей отзвониться, когда что-то станет понятно.