Вперед в прошлое!

В юности я презирал ее, потому что меня ломали да не сломали, гнули да не согнули, а значит, все, кто прогнулся — слизняки. Теперь я понимаю, что для противостояния миру нужно иметь чудовищный запас прочности, который, подозреваю, закладывается при рождении, иначе как все это объяснить? Подобных мне — единицы, и нельзя требовать от других такого же. У них просто не получится.

Воздух немного прогрелся, и меня разморило, я зевнул и ощутил острое желание улечься рядом с Наткой и поспать часов несколько. Но уж нет, надо быть на стреме.

Зашелестели внизу первые машины. Застонал автобус, внизу между ветками мелькнул его оранжевый верх. Можно ехать. Вот подожду часа два, пока отец уйдет на работу, чтобы с ним не пересечься, и разбужу Наташку. Или пусть спит?

Пусть спит. Пара часов ничего не решит.

Заурчал живот. У меня в сумке лежали две конфеты и печенье, оставшиеся с пикника, половину я съел, вторую оставил Наташке.

Сел на корточки, опершись о стену. Придется подождать.

Долго мучиться не пришлось: сестра проснулась около девяти — солнце поднялось уже довольно высоко — и прохрипела:

— Господи, как же болит лицо! Как же хочется пить! Ничего ведь нет, да?

Она вылезла из ДОТа, и мне тоже стало больно. Ее глаз совсем заплыл, осталась узкая щелочка, нос тоже распух, губу раздуло.

— Красотка, да? — сыронизировала она и провела руками по лицу. — Стыд-то какой. Как алкашка! И грязная, как алкашка.

— Иди сюда. У тебя ж в основном правая сторона перекошена, давай ее спрячем волосами. Жаль, очков черных нет.

Наташка развязала хвост, я пальцами расчесал ее липкую челку, закрывая пол-лица. Вот так. Теперь можно ехать.

— Умыться бы…

— В речке, куда все село гадит? Пошли уже. Купим воды в магазине, и умоешься, и напьешься. Только на остановку пойдем в центр, чтобы с отцом или с соседями не пересечься.

Наташка принялась оттирать от грязи спортивный костюм.

Через пять минут мы уже брели вниз по протоптанной тропинке мимо домов частного сектора. Обрез несла Наташка, спрятав под курткой и прижав к телу.

Спустившись к дороге, сестра напряглась и шла, оглядываясь. Даже сейчас, когда могла уничтожить отца, она его боялась. Мне же бояться было нечего. После того, как умер, я вообще забыл, что это — страх.

Стоя на остановке, я рассматривал ожидающих. Многие были смутно знакомыми. Может, в той жизни я их и знал, но в этой забыл. Наташка отвернулась ото всех, стесняясь своего разукрашенного лица. И тут боковым зрением я заметил знакомый силуэт, который направлялся к морю, подскакивая при каждом шаге, будто на пружинах. Руся.

Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. На ловца и зверь бежит!

Я положил руку на плечо Натки и прошептал ей в ухо:

— Видишь Русю? Вон он, идет на пустырь. Давай-ка за ним, и ты тихонько отдашь мне обрез.

Наташка вцепилась в меня мертвой хваткой, горячо зашептала:

— Паш, ты сдурел? Тебя ж посадят! Найдут и посадят!

«И как я без тебя?» — читалось в ее глазах.

— Натка, я не идиот. Поверь, так надо.

Глава 15 Раз, два, три, четыре, пять

Мы с Наташей миновали перекресток и направились в сторону пограничной части, стоящей на обрыве возле моря. Между нею и частным сектором был пустырь, который в прошлой жизни я обходил стороной: воронки, засыпанные мусором, плиты, непонятные недострои.

Неподалеку стояла двухэтажная общага. Вышел, два шага сделал — и вот тебе море. Но — общага есть общага, облезлая, унылая, вонючая, распространяющая вокруг себя отребье, как куча дерьма — мух. И все это отребье ходило бухать и колоться на плиты или в руины.

Подумать только: через тридцать лет… Нет, даже раньше район станет элитным, вырастут гостиницы, правда, эта общага так и будет мозолить глаза, словно волосатая бородавка на лице красавицы.

Так что на плитах я в детстве не играл — было стремно.

Отбросы еще не вылезли, только алкоголики у единственного подъезда соображали на троих.

Наташка зябко повела плечами и прошептала:

— И где этот чертяка?

Она распахнула ветровку, я сделал так же, подошел к ней вплотную и забрал обрез.

— Раз, два, три, четыре, пять. Выхожу тебя искать, — пробормотал я, огляделся, выискивая подходящие убежища, где мог бы засесть Руся.

Нет, это скучнее охоты даже на перепелок. Там ты хотя бы ищешь место, где села стая, а тут все ясно: вон, за плитами мелькает целлофановый пакет. Не-нет, он не зацепился, его не треплет ветер, потому что пакеты — дефицит, их стирали и сушили на прищепках. Этот пакет малолетний идиот надел себе на голову.

— Стой здесь, — велел я Наташке, добавил, глядя в ее испуганные глаза: — Не волнуйся, глупостей я делать не буду. Просто уродцу нужно показать, кто сильнее.

Я зашагал к цели, оскальзываясь на сыпучем склоне воронки, обогнул плиты.