Вперед в прошлое 2

— И в Москве, наверное, проведем сутки. Деда Шевкета надо бы найти. Потому что, когда мама ляжет в больницу, нужно будет жить поблизости. В больницах же не кормят толком. Да и мало ли, что еще вылезет.

— Как ты его найдешь? — удивилась бабушка.

— Он, оказывается, писал нам и общался с мамой. Есть его фамилия, улица, где он живет, позвоним в справочную, и, если он в Москве и жив, скажут его телефон и, может, дом и квартиру. А дальше будем смотреть по месту.

— Ты мокрый, Павлик. Титан еще не остыл. Иди, погрейся, а я вещи просушу.

Приняв душ, я отчитался по ценам, мы составили список, что нужно: мелочь для сдачи, фасовочные пакеты (плюс), тележки (была одна, вторую следовало купить), картонные коробки (была половина от необходимого), весы ручные с крючком, две штуки (плюс), газеты, много, для мерных кульков (плюс), авоська, чтобы в ней их взвешивать (плюс). Сюда же включили двадцать килограммов абрикосов, лекарства для мамы, которые непонятно, в каких аптеках искать. Закончил список я жирным знаком вопроса — что привезти из Москвы.

Кассеты? Так мелкий опт нужен, и потом придется стоять с ними до посинения, а привязываться к месту я не хочу. Какие-нибудь журналы? Так тоже долго стоять. Пустить Наташку коробейничать по предприятиям? «Только для вас! Эксклюзив! Таможенный конфискат». Так себе перспектива. Вот если что-то купить и быстро продать…

Без толку думать об этом сейчас.

Нам осталось собрать черешню, что осталась на молодых деревьях, закупиться абрикосами, попытаться найти коробки. Не найдем — придется переть громоздкие деревянные ящики. Не смертельно, но крайне неудобно.

Дождь прекратился только к обеду, и мы достали из гаража два строительных козла и полезли месить грязь и, стряхивая на себя с веток остатки дождя, обрывать черешню с молодых деревьев. Освободились к трем и пошли с Юркой на автобус, бабушка осталась перебирать и сушить урожай.

Глава 10 Знай наших!

Ума не приложу, как мы попрем добычу в Васильевку в час пик, когда и без груза не втиснуться. Придется с водилой договариваться, чтобы загрузиться на конечной. И хорошо если под посадку выделят «икарус» с гармошкой, а не тесный ЛАЗ. Ладно, разберемся.

Дождь, полоскавший всю ночь и утро, частично смыл и продавцов, и покупателей, и беспризорников с цыганами. Под ногами хлюпал размокший картон, перемешанный с грязью, порчеными овощами и камешками, которые водяные потоки принесли с возвышенностей.

После таких ливней центр частенько подтапливало, и каждый раз в новостях стоял вой, что у нас очередной тайфун невиданной силы, первый за много сотен лет. Все местные знали, где топит, но все равно оставляли там машины, рассчитывая, что если и случится какое бедствие, то не с ними и не в этот раз.

Оптовики испугались ливня и разъехались. На стоянке остались несколько «москвичей», «копейка» и уже знакомый «рафик», в их числе — знакомая армянка в сиреневом спортивном костюме, правда, забрызганный дождем, он изменил цвет на чернильно-пестрый и выглядел замызганным, как у бомжа.

Плохо, что продавцы разбежались: ассортимент маленький, выбирать не из чего. Осталось надеяться, что кто-то устал, очень хочет домой и уступит нам свой товар подешевле.

— Абрикосы! — радостно воскликнул Каюк и ломанулся к армянке, но я ухватил его за руку.

— Стой!

Но продавщица уже заметила нашу заинтересованность.

— Чего это? — не понял Каюк.

— Цену заломит, — прошептал я, притягивая его к себе, и сказал громко: — Нет, идем на рынок, тут дорого. Триста ведь?

Армянка чисто из вредности сказала:

— Двести восемьдесят.

— А если заберу двадцать кэгэ? — закинул удочку я.

— Двести семьдесят, — уперлась продавщица.

— Давайте по двести, и заберу все, а вы поедете домой. Ну стоит ли ради двух тысяч провести тут ночь?

Может, если бы не энтузиазм Юрки, она бы и согласилась, но слишком уж ярко он продемонстрировал свою заинтересованность, торговка почуяла поживу и уперлась, рассчитывая на то, что деваться нам все равно некуда, и мы купим ее товар.

— Двести семьдесят и ни рублем дешевле.

По двести брать можно, дороже смысла нет, я ведь не знаю, сколько абрикосы стоят в Москве, да и будут ли вообще их там брать.

— Дорого, — повторил я.

Армянку моя прижимистость взбесила, и она запричитала:

— Собери, привези, бензин купи, машина почини, всем заплати, ночь не спи! Триста рублей — дорого ему! Тьфу!

— Две недели — и наши поспеют, — сказал я. — Пока обойдусь, мне ведь тоже хочется заработать. А так сколько получится? Те самые две тысячи. Тем более ваши абрикосы давно лежат, а не только с дерева.

— Лежат они ему давно! С дерева подавай! А икры тебе черной не подать?

И чего расшумелась?

Я направился к воротам, колесами тележки взбалтывая бурую жижу. Каюк, оглядываясь, семенил следом. Мы вошли на территорию рынка и обнаружили, что овощные ряды тоже опустели, из четырех мест было занято хорошо если одно, и стояли там в основном перекупы, которым не нужно быстро избавляться от товара, а значит, задешево никто мне продавать не станет.

— Побудь тут, у ворот. С тачкой.

— Чего это?