— Во-первых, девочка моя, ты
Эльфийка пару раз моргнула, попыталась отвести взгляд, но я ей не дал, поэтому её слёзы сначала побежали по щекам, подбородку, а затем и по моей руке.
— Ну и любительница же ты пореветь, — хохотнул я. — Меня можно назвать неправильным человеком, но ты напрочь неправильная эльфийка.
Уткнувшись лицом мне в грудь, она, с ноткой обвинения в голосе, произнесла:
— Ты меня такой сделал.
— Это почему? — улыбнулся я.
— Я за всю свою предыдущую жизнь плакала раза два, но стоило встретить тебя, как реветь хочется едва ли не постоянно, и всё из-за тебя.
Я немного подумал, а потом честно сознался:
— Ты не лучше. Я вообще не хотел заводить семью в обозримое столетие, а с появлением тебя мне уже хочется завести её сейчас… и ещё хочу, чтобы ты мне родила сына.
— Если у нас будут дети, — хмыкнула Солина, — я тебе их десяток рожу… Надо же будет хоть чем-то заниматься за свою вечную жизнь?
Настала моя очередь хмыкать:
— Ты для начала одного роди, и то как бы мне потом не пришлось по ночам тебя к кровати приковывать, чтобы не убежала.
— Это мы ещё посмотрим, кого придётся приковывать! Говорят, человеческие мужчины, когда слышат детский плач, стараются оказаться от него как можно дальше. У моего народа дети рождаются очень редко, поэтому рождение ребёнка всегда праздник.
— Ладно, потом на практике проверим, кто первый сдастся.
— Проверим! — решительно произнесла Солина мне в грудь.
— Ну, девочка моя, настроение поднялось? — бодрым голосом спросил я. — Гостей готова принимать?
— Ой! — вскинулась она. — Я уже забыла, а Вира с девочками на кухне готовят.
Прежде чем я успел сказать хоть слово моей эльфийке, дверь в комнату хлопнула, оставляя меня одного. Едва это произошло, как я без сил опустился на кровать. Легко подбадривать кого-то, но кто будет делать то же самое для меня? Особенно если никто и понятия не имеет, как иногда становится тяжело. Пока Солина рядом, большинство проблем мне кажется игрой, вернее, мне почти всё кажется игрой, так легче ко всему относиться. Например, к убийствам. В какой именно момент я понял, что убиваю настоящих людей, я не знаю. Просто пришло осознание этого факта. Хотя убийство самых первых до сих пор вспоминается как-то побочно, вроде стрельбы по людям в какой-нибудь игре. Убиваешь не просто десятками, а сотнями, и воспринимается совершенно естественно, ещё и нравится, когда много крови. Теперь же я невольно стараюсь оставлять своих врагов, противников, оппонентов в живых. Многих, но не всех, взять в пример Бонемара и магичку, хотя тех грех было не убить. Таких ещё и пытать перед смертью надо, просто твари, а не люди, вернее, полные нелюди.
Скорая возможность расставания с Солиной самым пагубным образом сказалась на моём эмоциональном состоянии. Вспомнился дом, а я считал, что тоски по нему у меня и не было. Зато сейчас навалилось с такой силой, что хоть сиди и плачь. Начал медленно вспоминать свою жизнь с момента рождения, и тоска стала просто невыносимой. В итоге пришлось задавить в себе всякие соответствующие настроению мысли и начать одеваться. Не хватало ещё сопли распустить. Со всем справляюсь и с этим тоже справлюсь, а Солина ведь не навсегда от меня уедет, ещё свидимся, и не просто свидимся! Сейчас я терплю и не даю своим чувствам воли, но если мы расстанемся, а потом вновь встретимся, никакие предостережения не смогут меня остановить. Хотя… кажется, их и не будет. Если я заранее предвидел такую возможность? Возможность расставания? Может, именно из-за этого интуиция, подсознание или нечто схожее предостерегало и предостерегает меня от проявления излишней инициативы? Если дело именно в этом? Что ожидает мою девочку в случае возвращения домой не только женщиной, но и, скажем, беременной женщиной? А если, к тому же, добровольно согласившейся разделить постель с вонючим, грязным, ничтожным и т. д. и т. п. — человеком? Над этим стоило задуматься. По крайней мере хоть какое-то оправдание моим непонятным ощущениям.