Возврата нет

Занятая своими мыслями и сковородой, она не услышала, как у нее за спиной открылась дверь, и обернулась только тогда, когда внучонок Шурка уже в третий раз произнес с тревожной настойчивостью, дергая ее за юбку:

— Бабуня! Ну, бабуня же!

И только после этого, оборачиваясь, она заметила на пороге человека и, поджимая губы, тут же собралась обойтись с ним точно так же, как уже привыкла в подобных случаях обходиться с незваными гостями. Из-за того, что ее дом самый крайний, она не намерена накрывать на стол и стелить постель всякому, кто только ни проходит в это смутное время через хутор. Мало ли их теперь бродит по земле, всяких странников — и тех, кто пробирается от хутора к хутору в поисках потерянных родственников, и вот таких, как этот, с давно не бритым лицом и голодными глазами — не иначе, из плена. У всех, кто из плена, вот такие же замызганные стеганки или шинели. А щетиной, как желтой колючкой, оброс. Так и шьет глазюками из-под капелюхи: чем бы поживиться.

Как же, для него пекли, жарили! И, заслоняя от этих голодных, рыскающих глаз блины, она властно шевельнула большими бровями, чтобы тут же спросить его подобру-поздорову, пока еще не проснулся ее сын, а то как бы не пришлось подробно отвечать в станице коменданту Герцу, откуда эта захлюстанная шинель.

Не расходуя лишних слов, она внушительно показала глазами пришельцу на открытую дверь зала, где спал Жорка, свесив с кровати руку с красной повязкой «Милиц», и вдруг окаменела. Вскользь окидывая взглядом пришельца, вдруг поняла, почему это внучонок Шурка, продолжая дергать ее за карман юбки, все еще гнусаво тянет встревоженным голосом:

— Бабуня! Ну, бабуня же!

Теперь и она увидела то, на что ее умный внук давно уже тщетно старался обратить ее внимание. Грязная, замызганная шинель на незваном госте сбоку, с правой стороны, вздулась бугром и из-под ее борта выглядывал ствол автомата. Русского.

Разливная ложка, задрожав, накренилась у нее в руке, проливая заболтку мимо сковороды прямо на горячую плиту, и комната наполнилась синим смрадом.

Ноги как приросли к полу. Выставив из-под шинели автомат, русский солдат от двери прошел прямо в зал, где ни о чем не подозревая, непробудно спал пьяный Жорка, свесив с кровати одну руку и одну ногу в сером шерстяном носке Он и всегда был здоров поспать, а теперь после бутылки шнапса, которая тут же стояла у его изголовья на полу, его можно было разбудить только из пушки. Рассыпая по дому храп, ни того не видел он и не слышал, как русский разведчик хладнокровно снял со спинки кровати и отставил в угол его немецкий автомат с черной ручкой, а со стула взял и повесил себе на пояс две гранаты, ни того не видел и не слышал, как русский обшарил потом его карманы и, сунув руку ему под голову, под подушку, достал оттуда маленький пистолет. Варвара помнила, как Жорка, подбрасывая этот пистолет у себя па ладони, любовно называл его вальтером и говорил, что это подарок самого Герца.

И только после того как русский, вынув из-под своей шинели черный моток сплетенной из конского волоса веревки, проворно привязал к кровати его ноги, а потом стал привязывать его грудь и руки Жорка заворочался и открыл хмельные глаза. Мгновенно они стали трезвыми. Закричав, он рванулся на кровати, но было поздно. Тяжелое колено наступило ему на грудь, а вопль его в самом начале задавил аккуратный белый узелочек — кляп, забитый ему в рот так умело, что из Жоркиных глаз двумя ручьями хлынули на подушку слезы.

Услышав его вопль, Варвара рванулась к нему, но в эту минуту у нее за спиной снова открылась дверь, и в облаке пара в дом ввалились еще гости. Еще трое русских без стука, один за другим, вошли со двора, заполнив комнату запахом морозного воздуха, ружейного масла и свежевыдубленной овчины. Двое из них, как и первый солдат, были в шинелях, а третий, самый рослый и, судя по его обличью, командир, — в новеньком желтом полушубке.

Теперь уже Варвара окончательно поняла, что в хутор вошла русская разведка. А Павел еще только сегодня утром смеялся над ее страхами, говоря, что это немцы выравнивают фронт. Выровняли.

* * *

— А мы, братушка, как услыхали крик, решили, что тебе тут плохо, — проходя в зал, сказал тот, кто был в полушубке. Останавливаясь у кровати, на которой лежал Жорка, он презрительно покачал валенком горлышко стоявшей на полу пустой бутылки. — Налакался шнапса, а нам теперь с тобой морока.

Жорка снизу вверх смотрел на сгрудившихся у его кровати разведчиков полными ужаса глазами. По щекам и по вискам его текли слезы. На белой подушке вокруг головы расплывалось мокрое пятно. Варвара слышала, как, вцепившись ей в юбку, трясется внучонок Шурка.

— Пьяное дерьмо, — сказал один из разведчиков, черный, как жук, с двумя кисточками усов. — Теперь, покуда не протрезвеет, от него путного слова не выжмешь.

Командир разведки уверенно усмехнулся: