— Что ты, милая! Когда я видел их спящими в детстве, они казались мне такими счастливыми, что было больно думать о том, как однажды им придется проснуться. Я надеялся, что смогу раздобыть для них королевство за коня. Ничего из этого не вышло, хотя, кто знает, ночь ведь еще не кончилась, как сказало привидение.
— Я могу отдать тебе дом, в котором мы сейчас находимся. И если твоя жена приедет, я не отниму у нее ничего, на что она имеет право. Единственное, что я желаю для себя и своей дочери, это хоть небольшой доли уважения, каким пользуются добрые люди.
Он не бормотал стихов с того самого времени, как мастерил шкатулку. Сейчас он, раскачиваясь, принялся мурлыкать себе под нос старинную песню:
— Моя единственная жена заменяет мне трех жен епископа Тьоудрекура, двадцать семь жен Брайяма и десять тысяч, которые, как говорят, находились во чреве Будды.
Неожиданно скорбное выражение исчезло с лица женщины, уголки рта ослабли, и она разразилась смехом. Она смеялась долго, задорно, весело.
Он прекратил бормотать и уставился на нее.
— Надеюсь, твоя жена не страшнее того морского чудовища, которое выходило из моря на островах Вестманнаэйяр, когда прадед Роунки был там пастором.
Она вздохнула и перестала смеяться.
Но он не смутился и сказал более решительным тоном, чем прежде:
— Эта женщина была покорна мне, потому что я глубоко почитал ее перед богом и людьми, хотя не мог ничего ей дать, кроме пачки иголок. По этому ты можешь судить, дорогая женщина, что от меня многого ждать не приходится: не могу я дать другой женщине уважения в глазах господа, если той, что заменяла мне всех, не сумел дать ничего.
Спустя некоторое время каменщик решил написать письмо своему благодетелю — епископу Тьоудрекуру, странствующему в далеких краях.
В этом своем послании каменщик писал, что не собирается благодарить епископа за веру, в которую он обратил его и которая имеет то преимущество перед другими верами, что люди, принявшие ее, чувствуют себя превосходно. И чем больше он думает о книге, найденной пророком на горе Кумора, — книге, которую Брайям открыл людям, тем менее ценными в его глазах становятся другие книги. Трудно опровергнуть правильность этой книги, которая заставляет распуститься цветок даже на увядшей ветке. И если то, что пустыни превращены в зеленые равнины с золотистыми пашнями хлеба и маиса, основано на лжи, правда означает, наверно, не то, что мы под ней подразумеваем.