Здесь Андрей тоскливо посмотрел на диск луны, окрашенный закатом, так выразительно и ясно, что понял и Евгений. Что вопрос последний Андрея не меньше терзал его внутри, чем тех, с кем он за церковь торговался.
– Купили?
– Стукнув по рукам. Сургучом скрепили, договор и подписали… – Андрей с кровавым блеском в глазах, что отражали заката свет, в улыбке оскалил зубы, в тот же цвет багровый их «погружая». – Себе смертельный приговор…
– Что, что!?
– Появился Он… – Андрей выпил залпом бокал игристого. – И сказал: «Если хочешь в том же состоянии, что сейчас, вернуться назад, здесь прибраться за собою надо…» – Андрей откинулся на спинку и затих, в глазах закат кровавый.
Евгений тоже замер в кресле. В раздумья без остатка погружаясь, ни вишневый винный вечер, ни закат уже не замечая…
*
Нет, это уже не тот Волька. Мягкий, податливый волчонок. Которого приятно мять, гладить, с ним играть и пытаться навязать свои понятия жизни, волю… Он сам по себе, несомненно, воля.
Алиса, сын, квартира их, гостиная. Туманный вечер за окном промозгло холодит. Свечи полыхают на столе. Книга с изъеденными временем страницами и обложкой. На обшарпанной стене в круге начерчена звезда.
Природный диссонанс – сын старше матери на вид, а внутренне старше всего их поколения. Симметрия в лице, блестящие черные глаза, на них светлых волос упрямо спадает челка – копия отца в мимике и жестах. Алису это радует, пугает и угнетает. Эмоциональным маятником ее то вниз, то вверх толкает.
– Как на работе? – Воля, не отрывая глаз от старой книги, легким подъемом головы обращается в сторону матери.
– Все хорошо… – Алиса говорит, как с другом, мужем или с отцом.
– Не устаешь?
– Конечно, устаю. – Она смотрит сквозь красный цвет льющегося в чашку отвара шиповника и каркаде. – Но так это ведь работа, с… сын. – Сама краснеет в тон отвара.
– А как же уровень прогресса и карьерный рост? – Воля, не отрываясь от книги, грустно усмехается.
– Администратор зала или старший продавец? – Алиса влюбленно смотрит на профиль сына, а думает об инцесте и его вреде. – Деньги те же, а ответственность гораздо выше. Зачем мне это?
И Воля смотрит на нее. Впервые так, с откровенным интересом. Вгоняя в краску. Глаза сощурив. Ищет в ней что-то. Или понимает ход мучивших мать мыслей.
– Ты сейчас про связь? Тебе действительно не нужно это…
– Я про работу! – Алиса вновь краснеет, не зная, куда деть глаза. – Деньги те же…
– Я понял, – сын, отвернувшись, обрывает. – Но можно ведь найти что-то совсем другое.
– Без полного образования, с дипломом музыкальной школы? – она нервно ухмыляется и пьет отвар, на скатерть лужи неуклюже проливая.
– Я думаю, возможно и такое…
– Давай об этом завтра, сын. – Алиса встает, отодвигая с шумом стул. – Сон одолевает…
– Спокойной ночи, мам… – Он подошедшую и склонившуюся к нему целует в щеку, бережно за талию обняв.
Алисе не первую ночь сниться тот же сон.
Она просыпается в поту. Ветер легкий колышет занавески. В комнате туман, как в утреннем лесу. Пот, липкий от жары. На столе завяла лилия, вчера еще свежа была и благоухала. Дыханье в норме, на цыпочках проходит в душ. Сквозняк мурашки вызывает. Поток воды горячей смывает ночной кошмар и липкость утра. Сквозь звук фена слышится дверной хлопок.
– Воля! – Алиса, крикнув, в ответ слышит тишину и шорох.
Дверь открывает – сын на балконе. Одет, обут. Читает.
– Ты не ложился, сын?
– Поспал недолго, гулял под утро, размышлял… – он вполоборота головы с ней говорит.
– Надумал что? – мать кусает губы, глядя на любимое дитё.
– Придумал кое-что, повстречал кое-кого, – вздохнул он глубоко, – а в целом, мама, ничего. Ты на работу собралась?
– Как видишь… – Перед карманным зеркалом ее мимолетный макияж.
– До вечера, поговорим потом.
– О чем?
– Сама поймешь, и, как я уже сказал, всё потом…