Ясным морозным днем Павел со своим ведомым летел вдоль железной дороги над нашей территорией. В этом районе часто появлялись вражеские воздушные разведчики. И день, о котором идет речь, не был исключением. Вскоре на высоте Головачев обнаружил фашистский самолет и стал преследовать его. Скорость Ла-7 позволила нашему летчику через несколько минут настигнуть вражеского пилота. Тот стал отстреливаться. Головачев атаковал один раз, второй - стрелок умолк, а "юнкере", как бывало нередко и раньше в подобных ситуациях, полез вверх. Такой прием, как правило, выручал вражеских пилотов: на седьмой тысяче метров Як-3 терял в скорости. Но так было с "яками". Совсем другое дело Ла-7. Головачев уверенно пошел за "юнкерсом" и в это время увидел, как снизу, навстречу ему, устремились два "яка". Узнав своих, Павел успокоился. Однако "яки" на форсаже решительно шли наперехват, а затем начали заходить в атаку. Включив рацию, Головачев услышал на своей волне французскую речь и сразу понял, что это идут летчики полка "Нормандия-Неман" и что они приняли его самолет за "фокке-вульфа" (внешне он был похож на "лавочкина"). Выход был только один - оторваться от "яков", и это удалось сделать. Головачев вскоре оставил их далеко позади, забравшись на высоту свыше семи тысяч метров.
Пилот "юнкерса", видевший это, сообразил, что имеет дело с истребителем, от которого не уйти, и тут же развернулся в направлении своего аэродрома. Но спасаться было уже поздно. "Лавочкин" подошел совсем близко. Павел нажал на гашетки всех трех пушек. Залп такого оружия с малой дистанции способен разнести любую цель в щепки. Но ни один снаряд не вылетел из пушечных стволов. Головачев растерялся: ведь боекомплект был не тронут. Еще раз нажал на гашетки - пушки молчали, очевидно, в подвижных частях оружия застыла смазка (на такой высоте это могло случиться). А "юнкере" тем временем уходил, хотя был всего в нескольких метрах от носа истребителя. "Таранить, - решил Головачев. Уничтожить противника и сохранить свою машину, не причинив себе вреда". "Лавочкин" вплотную приблизился к "юнкерсу". Головачев еще немного прибавил газ, подался вперед и пропеллером рубанул по хвостовому оперению разведчика. Истребитель бросило в сторону. Павел выровнял машину, осмотрелся. "Юнкере" падал, оставляя за собой черную полосу дыма.
Взорвался он вблизи нашего аэродрома.
Головачев посадил свою машину на летное поле. Я помчался к нему на эмке.
После тарана истребители редко возвращались домой. Павел, как ни в чем не бывало, стоял на крыле и посмеивался над нами: эмка так и не доехала до самолета, увязла в снегу.
Я поздравил Головачева с победой, спросил, как он себя чувствует.
- Нормально, - раздалось в ответ. - Я его деликатненько... Вот только винта жаль...
Осмотр машины показал, что надо заменить лишь лопасти винта, концы которых слегка согнулись.
Мы еще не успели добраться до штабной землянки, как прилетел командир дивизии. Генерал Захаров крепко обнял Головачева, выразил свое восхищение его подвигом и в присутствии всего личного состава полка объявил о награждении летчика орденом Красного Знамени. Боевые друзья тут же стали качать героя.
Кто-то напомнил, как французские летчики преследовали Павла, приняв его за чужого.
- Будь я на их месте, тоже, пожалуй, мог бы позариться на твой лобастый истребитель, - шутя сказал Захаров. - Кому из нас не хочется сбить "фоккера". Но французы умеют различать красную звезду. Будьте спокойны!
Наш полк перекрыл путь вражеским воздушным разведчикам для полетов над железной дорогой. Ни зима, ни метели, ни морозы не помешали этому. И хотя здесь, на севере, условия оказались намного тяжелее, чем в Причерноморье, за два месяца было совершено 385 боевых вылетов на прикрытие наземных войск. Кроме того, мы летали на перехваты одиночных самолетов, вели разведку, блокировали немецкие аэродромы. За это время полк потерял летчиков В. Мытникова и Г. Галетка, сбитых зенитной артиллерией. Но на смену погибшим тут же прибывали новички - мы готовились к большому наступлению на фронте.
...Однажды в разгар рабочего дня на пороге моей землянки выросла фигура солдата в белой от инея шинели, в валенках, с вещмешком за плечами. Приложив руку в рукавице к шапке, он стал по стойке "смирно" и доложил:
- Товарищ гвардии майор, рядовой Лавриненков прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!
Я остолбенел от неожиданности: это был мой отец! Опомнившись, радостно бросился к нему...