Возвращение в будущее

ГАЗЕТЫ запестрели сообщениями об арестах иностранцев и о явно растущей волне враждебных чувств по отношению ко всем неяпонцам, особенно к тем, кто говорит по-английски. Делясь своим мнением о жестокости японцев по отношению к населению оккупированного Китая, европейцы, проживающие в Японии годами, могли рассказать и о нагнетании жестокости внутри самой страны. Сами японцы так боятся своей полиции и ее методов, что часто пойманный вор кончает с собой прямо при аресте. Например, одна из моих знакомых, живущая в Японии, рассказала, что недавно было совершено ограбление со взломом ее летней виллы в горах, однако, хотя она прекрасно знает, кто это совершил, у нее не хватает духу выдать вора, догадываясь, что его ожидает. В последнее время и продажные женщины, и даже воспетые поэтами гейши ощутили на себе грубое, жестокое обращение со стороны японских клиентов, которые стали вести себя так, как обычно позволяли себе лишь пьяные матросы с европейских судов. Нам самым настойчивым образом внушали, что если мы вздумаем прогуливаться вдоль побережья в сторону Аккеси, мы должны вести себя крайне осторожно: ни в коем случае не фотографировать и не проявлять интереса к тем местам, что не входят в обычный туристический маршрут. Дело в том, что вся эта часть побережья является военной зоной, и иностранцы, попадая сюда, постоянно находятся под самым пристальным наблюдением.

Тем не менее нам было трудно себе представить, что Япония — страна, которая в настоящее время пребывает в состоянии войны. Первое впечатление было такое, что люди здесь ведут спокойную, размеренную жизнь, большинство японцев хорошо одеты, производят впечатление сытых и довольных. Они останавливаются на улицах, разговаривают друг с другом, улыбаются и кажутся жизнерадостными, при расставании они обмениваются поклонами и добрыми пожеланиями. Нищих в Японии тоже можно было встретить, но не в таком количестве, как, например, в Москве. На боковых улочках, на балконах сидят женщины и что-то шьют; на натянутых веревках у входа в каждый дом развешено свежевыстиранное белье; стайки ребятишек резвятся на улицах. В храмовых парках мне доводилось видеть группы подростков, больших мальчиков или девочек, которые сидели на скамьях и читали, у некоторых из них были этюдники, и они делали наброски. Продавцы во всех магазинах изысканно вежливы и всегда готовы выставить перед вами горы всевозможных товаров, имеющихся в магазине, но при этом никогда ничего вам не навязывают. То же относится и к обслуживающему персоналу на вокзалах и ко всем простым японцам; например, все встречавшиеся нам люди всегда с готовностью старались объяснить нам то, о чем мы их спрашивали, а порой предлагали помощь прежде, чем мы успевали попросить о ней.

Каждому, кто подобно мне когда-то в юности был очарован японскими очерками Лафкадио Херна,[53] трудно отказаться от образа, созданного им, хочется верить, что Япония и впрямь сохранила свою удивительную гармонию, насыщенную красотой и высокой, изысканной культурой, которой он наделил Японию, несмотря на индустриализацию, милитаризм по немецкому образцу и попытки европеизации. Возможно, что Херн идеализировал Японию, когда писал свои очерки, и японская действительность никогда не была столь поэтична, как он ее представил. И все же меня лично не покидает мысль, что многочисленные свидетельства ее высокой, постоянно совершенствуемой художественной культуры, черты которой проявились и в архитектуре в целом, и в садово-парковой архитектуре в частности, и в развитии цветоводства, культуры, уровень которой несравненно выше западного, а также мое впечатление от всех предметов японского искусства и художественных промыслов — все это вместе взятое позволяет по-прежнему видеть Японию в радужном свете. Невольно хочется верить, что во всем плохом виновата лишь правящая клика; это она захватила власть в государстве, устранила из политической жизни нации демократические силы, которые более адекватно выражали национальные интересы; поэтому именно она, эта клика, а не кто иной, несет ответственность за все японские преступления по отношению к соседним народам. Мне доводилось слышать, что это политическое течение, которое китайцы называют «ниппизмом»,[54] представляет собой жесткий, восточный вариант тоталитаризма, ответственность за него целиком и полностью лежит на правящей в стране партии; сам народ в значительно степени является жертвой этой партии, хотя отчасти оказывается и соучастником ее деяний.

«Мы улыбаемся и улыбаемся, но наши сердца плачут», — так процитировала слова своей японской подруги одна моя знакомая норвежка, она давно живет в Японии. Ее японская подруга только что получила из Китая уже пятую белую шкатулку с прахом родственника. У нее погибли на войне два сына, два брата и два племянника, теперь у нее остались только муж и один сын, который находится на фронте.