Возвращение в будущее

– Слава богу, я поправилась, – грустно улыбаясь, сказала Натали, – а вот ты после ранения не мог ни бегать, ни даже стоять. Лежал с головы до ног забинтованный и только сверкал своими большими карими глазами. По ним-то я тебя и узнала…

– Я первый тебя увидел…

– Первый, конечно, первый, – Натали нежно погладила руку мужа, – ты же иголочка, а я за тобой как ниточка. Хоть в праздник, хоть в горе… Мы всегда будем вместе. Ведь у нас есть наш талисман…

Натали опустила голову на грудь Мити, сжимая в руке блестящий кулон в виде двух половинок сердца.

Солнечный луч живо спрыгнул обратно в сад, быстро пробежался по утренней росе, задорно поднялся по дереву и радостно коснулся зеленых листьев. Крошечная птаха вновь запела свою веселую песнь.

Гоголь-моголь

Рассказ

Баба Дуся чувствовала себя нездоровой уже несколько дней. Проснувшись, как всегда, на рассвете, она помолилась на старый, потемневший образ в углу комнаты и растопила печку. И тут в груди у нее опять заболело, в ногах появилась слабость, в глазах потемнело. Осторожно, опираясь руками о край стола, она присела на скрипучую лавку и затаила дыхание.

За дверью громко кудахтали две ее голодные курицы, а под ногами крутилась старая, облезлая кошка.

– Сейчас, сейчас, голубушки, подождите… Вот только отпустит маленечко… – морщась, прошептала старушка.

После смерти мужа и отъезда в город детей она уже давно жила одна. Дом был старше ее на целый век и остался ей от матери. Когда-то он был полон людей. В этих стенах жила большая семья, здесь отмечали дни рождения и юбилеи, справляли свадьбы и собирались на поминки. Здесь выросли ее дети, отсюда они разъехались в разные стороны, сюда же обещали вернуться. Но время шло, а старый дом так и стоял пустым. Сруб со временем почернел, половицы ходуном ходили под ногами, треснутая печка чадила, а дырявая крыша протекала.

Баба Дуся, как и другие старики в этой маленькой деревеньке, жила огородом и крохотной пенсией. Общалась старушка лишь с соседом, дедом Митричем, своими разномастными курицами и старой кошкой Матрёной.

Боль немного отпустила. Баба Дуся осторожно встала, накрошила в блюдце хлебного мякиша, залила остатками молока и поставила на пол.

– Матрёна, Матрёна, – позвала она кошку, – кис-кис-кис…

Та подбежала и быстро все вылизала.

– Ну вот… И хорошо… – сказала старушка. – Поешь. Небось, мышей сегодня наловить-то еще не успела. Ты что же думаешь, они ведь тоже умные. Давно уж привыкли к тебе. Знают, где ты их поджидаешь. Вот и стараются обходить тебя стороной.

Баба Дуся медленно наклонилась, погладила кошку. Потом с трудом поднялась, открыла дверь во двор и выставила кормушку для кур, бросив туда пару горстей пшена. Две ее курицы, одна черная, другая белая, тут же подбежали, громко кудахтая и отталкивая друг друга.

– Не деритесь только, – сказала баба Дуся, присев на дверной порог, – чего драться-то, всем хватит. Вы же как сестры друг другу будете, хоть и кажетесь разными. Чего вам делить-то? Да… Хотя по-разному бывает. Вот мы с детьми не сладили, – старушка тяжело вздохнула, – все из-за деда моего, Василия Кузьмича. Когда страна-то наша развалилась, а вслед за ними и колхозы, так и запил он. Обидно ему было. Всю жизнь, почитай, в колхозе отработал. Еще в войну мальчонкой начал… А тут такое… Любой сорваться может. На меня руку поднимал. Чего не сделаешь по пьянке-то? Дети хотели, чтобы я его выгнала из дома. А куда ему, хворому, идти-то? Не было больше у него во всем свете ни кола ни двора. А как же можно живого человека на улицу-то выбросить? Вас вот и то жалко, а человека и подавно…

В груди у старушки вновь что-то больно защемило.

– Ох, Батюшки святы, – перекрестилась баба Дуся, – Боже, спаси и сохрани, – прошептала она пересохшими губами.

Старушка подумала, что надо немного полежать – и тогда боль отпустит. Раньше это помогало: отдохнешь, подумаешь о чем-то хорошем – и сразу становится легче.

Баба Дуся, с трудом держась за стену, дошла до своей железной кровати и тяжело опустилась на стеганое ватное одеяло. Несколько минут она лежала с закрытыми глазами, думая о Митриче, кошке и своих курицах.

«Надо подниматься», – через какое-то время решила баба Дуся и попыталась привстать, опираясь на слабые руки.

Вдруг в сенях стукнула дверь, под тяжестью чьих-то тяжелых ног заскрипели старые половицы, послышался грохот пустого ведра. Отворилась дверь, вошла соседка Зинка.

– Здорово, соседка. – Она грузно опустилась на стул, сложив руки на большом животе. – Все лежишь?

– Да вот, что-то прихватило, – тихо проговорила баба Дуся.

– Ну так что же, у всех бывает. Старость, она, понимаешь, не в радость, – хмыкнула Зинка, и ее толстые щеки затряслись. – Многое уже самой не осилить. Ты… Это… картошку свою будешь копать, или как?

Старушка тяжело вздохнула:

– Да, вот немного оклемаюсь…

– Да ты полежи, полежи… если сил-то нет… – Зинка замолчала и огляделась вокруг. – Не спеши… Ежели что – мы можем помочь. По-соседски… Выкопаем… Мешок тебе, мешок нам…