КАЖДОЕ утро, раскрыв газеты и прочитав военные сводки, по дороге на утреннюю мессу в маленькую Доминиканскую часовню на улице Линнея, я размышляла об одном и том же: «Как хорошо, что Андерсу не довелось увидеть все это». Кто из нас мог представить себе, что Англия в течение многих недель будет вынуждена держать оборону, а Франция будет оккупирована? Меньше всего могли представить себе это мы, норвежцы, и мы заплатили дорогую цену за осознание того, насколько Англия оказалась не готова к сражениям в условиях Норвегии, насколько неподготовленными оказались молодые английские солдаты, потерявшие свои юные жизни в наших горах.
Андерс провел в Англии четыре года в качестве «aprentice»[29] на заводах Остина[30]. Одновременно он учился в техническом университете в Бирмингеме. Так же как и я, он очень полюбил Англию, Англия была самым дорогим его сердцу местом на земле после Норвегии. У него было множество приятелей среди английских рабочих и в литейном, и в кузнечном цехах, — повсюду, и он не уставал превозносить их за чувство такта, за мягкость и доброжелательную застенчивость; они как-то пытались найти оправдание даже для нацистской Германии: «Вероятно, мы обошлись с немцами слишком сурово в Первую мировую войну, ведь нельзя же бить лежачего». Их щеки пылали от смущения, когда они читали в газетах или слышали по радио об истерическом поклонении Гитлеру в Германии. Английские рабочие знали о сексуальных извращениях, которые встречались в определенных слоях английского общества и здоровый инстинкт подсказывал им, что истерическое поклонение Гитлеру, кроме всего прочего, имеет подоплеку, связанную с сексуальными извращениями, получившими, как они слышали, распространение в окопах Первой мировой войны. Один из рабочих Норфилда, как рассказывал Андерс, однажды вспыхнул и пробормотал: «I say, but they must be crazy, you know, — I think to have done something to help them before they got as cracked as all that» — «Они просто спятили. Мы должны как-то помочь им, пока они окончательно не свихнулись».
В Северной Норвегии в это время наша армия все еще продолжала сражаться плечом к плечу с англичанами, поляками и французскими «альпийскими охотниками», при этом, по выражению солдат, все они жили дружно, как «шотландское виски с содовой». К сожалению, поток неутешительных военных сводок продолжался: Голландия пала, Бельгия была вынуждена сдаться, а Франция? Нет, мы надеемся, что чудо спасет ее. «Sauvez, sauvez la France, au nom de SacrØ C ur», «Всевышний, Францию храни, во имя Иисусова сердца…», — пели мы в часовне Св. Доминика, когда служили заупокойную мессу в честь павших в боях норвежцев и французских солдат.
В это же время я получила известие, что Ханс, слава богу, вернулся домой в Лиллехаммер живой и невредимый, после того как наша армия в Южной Норвегии была вынуждена капитулировать. Теперь Ханс был в Осло, где он попытается оформить необходимые документы, чтобы присоединиться ко мне в Швеции. Я получила телеграмму от друзей из Америки с сообщением о предложении мне выступать там с газетными статьями, а также осуществить лекционное турне, о чем со мной был предварительно, еще зимой, заключен контракт. Но я не могла ни о чем думать, прежде чем мой сын не выберется из оккупированной немцами страны. Мы уже наслышались об умении нацистов использовать заложников.