Возвращение троянцев

Это были первые слова, которые Астианакс смог расслышать. Он думал, что заговорщики встретятся прямо здесь, возле озера, и спрятался в кустах, на самом берегу, надеясь, что потом сможет незаметно красться за Геленом и незнакомцем, если те пойдут вдоль берега. Однако они, вероятно, встретились на тропе, на подходе к озеру, потому что вышли из зелёного коридора обступающих тропу акаций уже вдвоём, и их разговор начался раньше, чем стал слышен маленькому лазутчику. Зато он сразу узнал этого самого незнакомца — то был не кто иной, как приезжий, назвавший себя Одиссеем и объявивший всем о гибели Гектора и Неоптолема.

Приезжий ничуть не удивился и не возмутился, услыхав вопрос Гелена, стало быть, Гелен знал об его обмане с самого начала.

— Моё имя мало что скажет тебе, — проговорил незнакомец и остановился, дойдя почти до самой воды озера, вернее, до самых кустов, в которых прятался мальчик. — Меня зовут Паламед — я сын Навплия, царя острова Эвбея. Ты должен знать об этом царстве — оно находится по другую сторону полуострова, на берегу Эгейского моря, как раз напротив берегов Троады.

— Знаю я об этом острове, — немного нетерпеливо перебил самозванца Гелен. — Знаю, что он раз в десять больше Итаки, даже, думается мне, больше Эпира, и это не бедная земля. Для чего же ты так рвёшься стать царём на Итаке?

Гелен встал напротив собеседника, и край его чёрного длинного хитона заслонил от Астианакса фигуру и лицо лже-Одиссея. Заговорщики были теперь так близко, что мальчик замер, боясь дышать. Ему даже казалось, что они могут услышать громкое, отчаянное биение его сердца.

Самозванец усмехнулся в ответ на слова Гелена:

— Во-первых, я не старший сын царя Навплия. Отец шесть лет как умер, и два моих старших брата, перессорившись, до сих пор делят царство между собой и, вероятно, будут его делить, покуда один не убьёт другого. Явись я на родину, любезные братья постараются погубить меня — им и прежде не давало покоя то, что я умнее и хитрее и что отец любит меня больше всех. Они думают, что я погиб, ну и пускай их думают! Однако дело не в этом, Гелен. Главное — мне нужно стать мужем Пенелопы.

Гелен расхохотался и, хохоча, так взмахнул рукой, что задел ветви куста, едва не достав ладонью лица Астианакса. Мальчик отпрянул, ветви хрустнули, но хохот прорицателя заглушил этот звук.

— Ого! — закричал Гелен. — Так, выходит, у наших с тобой поступков одна и та же причина! Ну, ты развеселил меня, дружище! Охо-хо! Я, стало быть, лгу напропалую и плету свою паучью сеть ради того, чтобы заполучить Андромаху, а заодно и Эпир, а ты присвоил себе чужое имя и метишь на чужое царство ради белокурой Пенелопы! Ха-ха-ха! Послушай, а ты хоть видел эту самую Пенелопу в последние годы? Она же почти старуха, у неё — взрослый сын! Андромаха, сам видел, свежа, как яблочко, ей двадцать пять лет, а на вид — не больше двадцати. Но женщина, которой уже чуть ли не сорок, стоит ли того, чтобы ради неё так рисковать? Ты ведь рискуешь не меньше, а больше моего! Я-то, по крайней мере, действительно Гелен и стать царём собираюсь законно, то сеть, женившись на царице, надеюсь, что и вправду вдовой... А ты? Не лучше ли, раз ты такой хитроумный, как о себе говоришь, извести обоих братцев на Эвбее и заполучить этот жирный кусок, который тогда будет твоим по праву? На что тебе маленькая Итака и её стареющая царица?

Он снова захохотал, а потому не услышал, как вновь хрустнули ветви куста. Взбешённый его словами об Андромахе, а ещё более мерзким тоном, которым эти слова были произнесены, Астианакс едва не выскочил из своего убежища.

Впрочем, Паламеда слова и грубый хохот Гелена, кажется, разозлили почти так же, как царевича. Он прервал собеседника так резко, заговорил с такой злобой в голосе, что Гелен невольно отступил от него на шаг и сразу перестал смеяться.

— Я без тебя знаю, что для меня лучше! И сам могу решить, стоит или не стоит риска то, чего я добиваюсь! Если ты передумал помогать мне после того, как я уже помог тебе, то так и скажи, или...

— Тихо, тихо, тихо! — Гелен мигом опомнился и, возвысив голос, заставил самозванца замолчать. — Я нисколько не передумал, даже не собирался передумать. Нечего злиться! Твоя помощь мне всё ещё нужна, она будет мне нужна ещё какое-то время, так что можешь во мне не сомневаться. Я лишь высказал удивление по поводу твоей приверженности итакийской царице.

— Ты говоришь, будто и сам затеял всё из-за любви! — чуть спокойнее произнёс Паламед.