Возвращение Томаса

С Томасом в келью вошел прелат, еще более маленький и сухонький рядом с массивным отцом Крыженем. Настоятель с порога перекрестил язычника благословляющим жестом, тот и ухом не повел, бросил в мешок узелок с трутом и огнивом, пошарил глазами по сторонам с вопросом.

Прелат сказал негромко:

— Я всю ночь провел в нелегких размышлениях, только к утру мне открылась истина. Я понял, что твое детское неприятие христианства, для прихода которого ты так много сделал, что-то вроде суеверной боязни сглазить! Начало получаться то, о чем ты так долго мечтал, а ты все шепчешь и крестишься...

— Я? — спросил Олег с негодованием.

— Ну не крестишься, — поправил себя прелат, — а просто шепчешь, плюешь через левое плечо, бросаешь соль, ругаешь во все корки... Богоборец, хватит трусить, все получилось! Получилось. Уже получилось!

Олег сказал раздраженно:

— Да что получилось? Еще ничего не получилось. Так, первые робкие шажки...

Прелат вскинул ладонь.

— Цель слишком высока! К ней идти еще долго, Олег. Это для простонародья рассказываем о скором пришествии Христа. И о близком конце света. На короткие дистанции они еще могут согласиться, а вот на тяжкий путь во много поколений... гм...

Олег обронил:

— За выдуманным.

— За мечтой, — поправил прелат строго. — За Великой Мечтой. Ты ведь знаешь, если человеку долго говорить, что он свинья, то вскоре захрюкает. Если вот так выдавливать из него свинью, хотя бы по капле в поколение, то, глядишь, через тысячу лет сделаем вообще ангела.

— Не сделали, — отпарировал Олег сварливо. — Как раз тысячу уже давите.

— Ну и что? Это государства за тысячу лет на одной и той же земле рождаются и умирают по много раз, а церковь только растет и крепнет. Я могу тебе предсказать, что вот пройдет еще тысяча лет, многие королевства исчезнут, многие появятся, мир станет другим, но церковь будет еще сильнее и в большей славе, чем сейчас. И люди станут праведными, чистыми, благородными и нравственными все до единого!

Олег подумал, спросил с сомнением:

— Это в двухтысячном году?.. Посмотрим-посмотрим.

Щеки настоятеля залила восковая бледность. Томас с испугом понял, что отец Крыжень представил себе бездну лет, отделяющую от этого невероятно далекого двухтысячного года, язык его в ужасе примерз к гортани, только в глазах жалость к человеку, которому суждено ждать прихода Христа на землю.

Олег встряхнул мешок, завязал веревкой, одеяло осталось на скамье, в глазах грозное веселье. Томас сказал торопливо:

— Да и это может не понадобиться.

— Верно, — согласился Олег. Он повернулся к прелату, тот смотрел на него с бессильным гневом, в то же время умоляюще. — Пожалуй, могу наконец сформулировать, почему я, поступая, по-вашему, как христианин, так и не стал им. Учение Христа — лишь инструмент в руке одной из организаций по исправлению человека, по выдавливанию из него скота и зверя. Понятно, что говорю о церкви? Вы, отцы, говорите, если что недоступно. Я создавал эти инструменты не один раз... одни удачные, другие — нет... Церковь — очень удачный, даже самый удачный инструмент из всех когда-либо созданных. Ее создал Павел, у Павла были неплохие подсказчики. К счастью, среди них уже не было Иисуса, чистого сердцем поэта, который в житейских делах был очень непрактичным и наломал бы дров. В отличие от Павла.

Прелат хмурился, сказал с неудовольствием:

— Меня в Ватикане обвиняют в резкости высказываний, но послушать твои речи...

Олег отмахнулся.

— Я лишь объясняю, почему я, будучи, по твоим словам, христианином в делах и поступках, не объявляю себя им. Знаешь, на самом деле у Бога нет религии. И Бог наш — не христианин.

Прелат отшатнулся.

— Кощунство!

Олег сказал терпеливо:

— А ты сам подумай. Вот прислал он на землю сгусток своей воли, что вошел в невинную девушку по имени Мария, родился уже в телесном облике человека, научился говорить, писить и какать, улыбаться, размахивать ручками, в детстве помогал мужу Марии плотнику Иосифу... вообще-то он к рождению такого сына поднялся уже до столяра, строгать доски. Словом, не только все принимали за человека, но он в самом деле был человеком. И когда начал формулировать правила, исполняя, которые человек стал бы чище, лучше и ближе к идеалу, ориентировался на привычный ему образ жизни окружающих его людей.

Настоятель открывал и закрывал рот, багровый от ярости, то и дело бросал взгляды на прелата, однако тот слушал настороженно.

— Продолжай, — буркнул он, — пока все верно, хотя и коробит отсутствие уважения в твоей речи.

— Уважение есть, — отметил Олег, — нет чрезмерных восхвалений, чем вы все грешите и что коробит умного человека. Так вот, христианство — это слово человека, сформулированное человеком и для человеков... того времени и окружения. Если это и есть слово Бога, то это слово сильно искажено... нет, не искажено, а сильно адаптировано к простым умам окружавших Христа людей.

Прелат подумал, выпрямился, лицо стало значительным.

— Да, пути Господа неисповедимы, — согласился он с достоинством, — не человеческому уму понять их. Мы можем понять только приближенно, по слабым аналогиям.