Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)

Олег с тревогой посматривал на багровое от гнева лицо Томаса. Желваки вздуты, челюсти время от времени лязгают, как падающая железная решетка ворот замка, а дыхание все чаще и яростнее. Он все еще там, разговаривает с бароном Огденом, выслушивает оскорбительный отказ утвердить его королем и, как всегда, запоздало находит самые лучшие и достойные ответы.

Обе встревоженные женщины тоже не знают, как быть в такой ситуации, когда после самой величайшей из побед герою, прошедшему ад и рай, здесь, на грешной земле, плюют в лицо и заявляют, что он недостоин королевского трона, на который сами только что усадили!

Вдруг он ощутил, что уже не слышит свирепого дыхания рыцаря. Повернулся, Томас уже спокоен и безмятежен, щеки нормального цвета, ветерок легонько перебирает белокурые волосы, взгляд ясен и чист, в седле чуть покачивается в такт конскому шагу, а только что сидел, словно весь из железа, изготовившись к таранному удару.

– Томас, – сказал Олег озадаченно, – Томас… ты как, здоров?

– Уже да, – ответил Томас ясным голосом.

– Э-э, – промямлил Олег, – а до этого…

– Искушение, – ответил Томас коротко.

– Искушение?

Томас кивнул.

– Но я его одолел.

Олег поерзал в седле, не зная, как поделикатнее коснуться опасной темы, вдруг да рыцарь снова придет в ярость, спросил осторожно:

– Искушение властью?

Томас ответил легким голосом, в синих глазах отражалось безоблачное небо, такое же синее и чистое:

– Наверное. Просто вспомнил слова нашего полкового прелата, что неприятности, особенно большие неприятности, – это знак уважения со стороны Господа Бога.

Олег посмотрел на него внимательно, всерьез ли рыцарь несет такую ахинею, спросил все так же осторожно:

– А какое же тогда неуважение?

– Удача, – ответил Томас ясным голосом. – Когда на голову сваливается счастье, когда случайно находишь клад, когда вдруг все в жизни получается… это и есть неуважение со стороны Господа Бога. Такие люди не заслуживают Его внимания, Его заботы. Ведь каждый несет крест по своим силам, не знал? Слабый несет крест из прутиков, совсем никчемный вообще глазеет в стороне, и только избранных Господь испытывает, посылая им беды, суровые испытания, им вручает нести самый тяжелый крест…

Он умолк и дальше ехал, глядя вдаль чистым просветленным взором, с покоем в душе и готовностью к этим самым новым суровым испытаниям и бедам. И вид настолько гордый, что Олег едва не напомнил язвительно про самый смертный грех – гордыню, но смолчал, здесь это в самом деле самая что ни есть добродетельная гордость со всей стойкостью и праведностью.

Женщины тоже повеселели, хотя и не поняли причины. Олег подумал, что, если им даже все подробно объяснить, вряд ли поймут. Яра из той страны, где герой, какой бы подвиг он ни совершил, тут же садится «жить-поживать да добро наживать», Лилит тоже не поймет, для этого надо быть не просто христианином – большинство из них просто так христиане, все вокруг христиане, вот и мы тоже, – лишь Томас шел в Святые Земли освобождать Гроб Господень, так что сокровенные истины христианства у него врезаны глубоко в сердце… что и выказал вот сейчас, удивив таким нестандартным и непонятным даже для большинства «простых» христиан пониманием.

– Томас, – проговорил он в задумчивости, – а ведь ты… как ни странно, прав.

Томас медленно повернул голову в его сторону, голубые глаза облили холодным презрением.

– Почему «как ни странно»?

– Мысль глубока, – признался Олег. – И объемна. Не рыцарской голове такую вместить.

Томас сказал с надменностью высокорожденного:

– Что не поместится в одной голове, уместится во многих. Нас шло освобождать Гроб Господень двадцать тысяч человек, и все сердца бились в унисон, нас окрыляла одна вера, одна страсть, одна мечта! Тебе этого не понять… язычник.

Олег кивнул, чуть отодвинул коня и даже приотстал, продолжая рассматривать молодого рыцаря во все глаза.