Возвращение. Танец страсти

Соня описала лабиринты мощеных улиц, удивительные тенистые площади, широкие бульвары, рассказала, что заснеженные горные вершины кажутся скорее нарисованными — налетом нереальности на фоне города. Соня пришла в восторг от теплой, выкрашенной в красный цвет Альгамбры, от атмосферы марокканского квартала, расположенного как раз за дворцом, где за столетия ничто не изменилось и до сих пор не было машин. Джек был весь внимание, но больше всего он хотел услышать про танцы.

Соня описала школу, учителей, ночной клуб, где они оттачивали свое мастерство, рассказала, каким танцам их учили.

— Мы разучивали сальсу, меренге и даже немного фламенко, — призналась она.

Джек налил себе чаю. Как обычно, мимо дома промчался товарный поезд, и чашечки тихо зазвенели на блюдцах.

— Гранада такой красивый город. Почему мама оттуда уехала? — спросила Соня.

Добавив в чай сахар, Джек взглянул на дочь.

— Ее отъезд как-то связан с гражданской войной. В то время многие покидали Испанию.

— А разве она никогда не хотела вернуться?

— Не думаю. Как бы там ни было, она встретила меня, — улыбнулся он, на его старческом лице появились морщинки, показывающие его возраст.

— Да уж, встретила, — ответила Соня. — Я даже представить себе не могу, чтобы ты жил в Испании.

Было нелегко вообразить Сониного отца за границей. Он не любил жару, не ел ничего, кроме самой простой еды, и не владел никаким языком, кроме родного.

— Но неужели у нее не осталось родственников?

— Кажется, никого не осталось.

Ответ отца звучал слишком расплывчато, и Соня сразу поняла, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут. Они стали вспоминать о Сониной матери. Обычно Джек никогда надолго не останавливался на разговорах о Мэри. Хотя он пятнадцать лет ухаживал за женой-инвалидом, ее смерть стала для него настоящим ударом. Посторонние люди, встречая Джека, часто думали, что его жена умерла совсем недавно. Казалось, до сих пор не утихла боль утраты. Однако сегодня отец был не против того, чтобы развить эту тему.

— Я кое-что помню из детства, когда мне было лет десять-одиннадцать, — задумчиво произнесла Соня.

— Что именно?

— Что мама неодобрительно относилась к людям, которые стали ездить в Испанию на отдых. И когда одна из моих одноклассниц вернулась из Испании и рассказала, как там было здорово, мама просто пришла в ярость.

— Да, я тоже это помню, — тихо признался Джек.

— А однажды летом я предложила и нам туда поехать.

Джек прекрасно помнил этот разговор. Мэри Хайнс была уже весьма хрупкой и слабой, но на предложение дочери отреагировала очень бурно. Время от времени она давала волю своему средиземноморскому темпераменту: он помнил почти каждое ее слово, пронизанное злобой.

— Я скорее позволю вырвать себе ногти, чем моя нога ступит на эту землю... пока этот фашист не умрет и не будет зарыт в землю, — выплюнула она.

Тогда Соня не поняла, кого ее мать назвала фашистом. Сперва она решила, что с ее стороны бестактно просить о путешествии в далекую страну, когда ее родители едва сводят концы с концами и редко могут позволить себе отдых на родине. Однако позже отец объяснил ей, в чем дело.

— Франко до сих пор у власти, — сказал он дочери, пока мать не слышала. — Он развязал гражданскую войну, из-за которой твоя мать и уехала из Испании. Она его до сих пор ненавидит.

Это было в 1974-м, год спустя Франко умер. Даже тогда Сонина мама не испытывала ни малейшего желания возвращаться на родину и даже упоминать о ней.

Они выпили еще по чашечке чаю, Соня съела одно из сахарных печений.

— Жаль, что она больше так и не увидела Гранаду, — вслух размышляла Соня. — Она не забыла испанский?

— Забыла через какое-то время. В начале нашего знакомства она и слова не знала по-английски, но я помню то утро, когда Мэри проснулась и поняла, что она больше не видит сны на родном языке. Она расплакалась.

Джек Хайнс не хотел, чтобы дочь задумывалась о том, как мать тосковала по своей родине. Насколько это было возможно, Джек старался создать для Сони позитивный образ матери, поэтому он тут же себя оборвал.

— Посмотри, — сказал он. — У меня осталось несколько фотографий твоей мамы тех времен, когда она еще жила в Гранаде.

Он открыл тяжелый ящик стола и нашел под какими-то бумагами затасканный конверт.

Когда он садился назад в кресло, несколько снимков упало ему на колени, и он передал их Соне. Вот Мэри стоит возле церкви, вероятно, во время своего первого причастия... Но другие два снимка заинтересовали Соню гораздо больше. На одном мама была в традиционном костюме танцовщицы фламенко. Взгляд игривый, дразнящий, кокетливый, но почти половина лица скрыта веером. Если бы Соня не знала, что это Мэри Хайнс, то не смогла бы узнать ее. Но еще сложнее было представить, что красотка на этом снимке и болезненная женщина из ее воспоминаний — одно и то же лицо. На этой фотографии черноволосая красавица была похожа на величественную уроженку Андалусии.