Возвращение. Танец страсти

Было 19 марта. Мерседес совершенно забыла, что это важная дата. На маленькой площади собирались люди. Две маленькие девочки бегали по кругу, играя в догонялки, визжали, стучали кастаньетами и чуть не запутались в оборках своих дешевых юбок для фламенко. Эта пыльная площадь с тихо журчащим посредине фонтаном была центром их вселенной, единственным местом, которое они знали, и Мерседес позавидовала детям, не ведающим, что происходит неподалеку от них. Родители изо всех сил пытались оградить их от нужды, которая постигла большие города, поэтому редкий негромкий гул и вспышки в ночном небе — отзвуки далекой бомбежки — казались нереальными детям этого, по-видимому, замкнутого сообщества. Немногие познали ужас войны — их отцы исчезли в ночи, — но остальные продолжали вести обычную размеренную жизнь.

Мерседес заметила сидящих на стене девушек, они оживленно болтали, некоторые заплетали подружкам косы, остальные кружились со своими шалями с бахромой. Несколько юношей издалека следили за ними, время от времени получая в награду брошенные искоса взгляды. Юноша постарше держал гитару. Он пробренчал несколько нот с безразличием, свойственным самоуверенным красавцам, а когда поднял глаза, заметил наблюдавшую за ним Мерседес. Она улыбнулась. Он был ненамного моложе самой Мерседес, но она чувствовала себя на сто лет старше. Она не испытывала страха и без колебаний подошла к парню.

— Тут будут позже танцевать? — спросила она.

Ответом ей был высокомерный взгляд. Неподалеку воздвигали маленькую деревянную сцену — деревня явно готовилась к празднику. Это был первый праздник, который за несколько месяцев видела Мерседес, и, даже если отбросить его религиозную составляющую, сам ритуал, музыка и танцы имели собственный резонанс. Она не могла устоять.

— Это же день Святого Иосифа! — воскликнул он. — Разве ты не знаешь?

Позже, вечером она в очередной раз увидела гитариста, который сидел рядом с пожилым мужчиной на стульях у края сцены. Было часов восемь. Впервые с начала года и вечером сохранилось дневное тепло. Сложно было сказать, в какой именно момент мужчины перестали настраивать гитары и раздались первые ноты алегриас, но публика нестройно зааплодировала.

Создавалось впечатление, что волны музыки льются из противоположных точек, схлестываются и сливаются воедино подобно течениям двух рек. Мелодии отца и сына переплетались. Звуки сливались друг с другом, смешивались и отступали вновь, продолжая течь в своем изначальном направлении. Случались впечатляющие моменты, когда инструменты звучали как один, а потом возвращались каждый к своей мелодии. Даже несовпадение казалось гармоничным, минорные и мажорные аккорды иногда сливались в утонченном диссонансе.

Мерседес, сев поближе, отбивала рукой ритм и улыбалась. Музыка была безупречной. На какое-то время раздираемый войной мир перестал существовать.

Когда закончилось это божественное выступление, отец поднял глаза и встретился взглядом с Мерседес. Настал ее черед. Поговорив со старшим гитаристом в начале вечера, она узнала, что отец и сын тоже не местные. Они несколько месяцев назад покинули Севилью и сейчас выжидают, когда смогут вернуться домой. Пока это слишком опасно.

— Люди будут рады увидеть настоящее фламенко! — улыбнулся он, показывая большую щель между передними зубами.

На маленькой деревянной сцене, где уже выступили мальчики и девочки, а также пара женщин постарше, танец Мерседес превратился в нечто большее, чем просто выражение страсти и силы, характерное для фламенко. Примитивная мощь ее движений достигла сердца каждого зрителя. Глухие раскаты «Оле!» издавали как мужчины, так и женщины, очарованные этой изумительной танцовщицей. Гитаристы заставили их забыть, но Мерседес напомнила, что их страна разорвана на части. В ее движениях воплотилась вся боль, которую они ощущали, когда думали о ружьях и орудиях, повернутых против них. После двадцати минут танца ей нечего было больше им дать. Ее последний удар ногой, от которого затрещали половицы, бесспорно, означал вызов. «Мы не сдадимся», — казалось, говорил он; раздались бурные аплодисменты.

Люди заинтересовались Мерседес. Многие, с кем она беседовала той ночью, не могли понять, зачем она стремится в Бильбао, где, по их мнению, было очень опасно.

— Почему бы тебе не остаться здесь? — интересовалась женщина, в доме которой она остановилась. — Тут гораздо безопаснее. Если хочешь, можешь пожить в этой комнате.

— Вы так добры, — отвечала Мерседес, — но я должна ехать. Тетя с дядей уже давно меня ждут.