Возвращение. Танец страсти

— Ты придешь посмотреть, как мы будем выступать, придешь? Даже если мы не спросим разрешения у родителей, но ты придешь туда — тогда совсем другое дело…

Когда она в первый раз понесла свои танцевальные туфли к Марии Родригес, чтобы встретиться с Хавьером, ее ноги так дрожали, что она едва могла идти. Как же она будет танцевать, если даже идти не может?

Она подошла к дому старухи и, как обычно, без стука подняла щеколду. Внутри было темно, как всегда, и глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к темноте. Мария, как правило, появлялась спустя несколько минут, заслышав скрип двери.

Мерседес присела на старый стул и стала переобуваться. Из темноты послышался голос:

— Привет, Мерседес.

Она чуть не выпрыгнула из платья. Предполагая, что пришла первой, она совершенно не заметила в комнате Хавьера.

Она даже не знала, как к нему обращаться. «Хавьер» — слишком фамильярно, «господин Монтеро» — нелепо.

— Ой, здравствуйте… — тихо ответила она. — Как доехали?

Она много раз слышала, как взрослые ведут подобные нейтральные беседы.

— Хорошо, спасибо, — ответил он.

Лишь теперь, словно для того, чтобы развеять неловкость момента, в комнату вошла Мария.

— А, Мерседес, — приветствовала она, — ты пришла. Что ж, посмотрим на этот танец? Кажется, ты произвела на Хавьера сильное впечатление, когда он приезжал в Гранаду.

Они повторили солеа и булериа, а потом Хавьер сыграл для Мерседес еще несколько мелодий. Шли часы, она танцевала почти без перерыва и наконец расслабилась. Они совершенно забыли о присутствии Марии Родригес. Время от времени она потихоньку хлопала в ладоши, подыгрывая дуэту, но не хотела их отвлекать.

В конце концов Хавьер остановился.

— Думаю, на сегодня достаточно, вы как? — спросила старуха.

Они оба молчали.

— Значит, следующая репетиция состоится на будущей неделе в это же время, и вы будете готовы вместе выступать. А пока, Мерседес, мы с тобой отработаем несколько вещей. Спасибо, Хавьер, — улыбнулась она ему, — увидимся на следующей неделе.

— Да… — промолвила Мерседес. — Увидимся на следующей неделе.

Она посмотрела на Хавьера, который прятал гитару в футляр. Их взгляды встретились, и, казалось, он заколебался. Вне всякого сомнения, он хотел что-то сказать, но передумал.

Секунду спустя он ушел. Через несколько минут, переобувшись, Мерседес тоже оказалась на мощеной улочке, но Хавьера уже и след простыл. Их встреча была такой интимной и такой холодной…

Желудок Мерседес заныл от тревоги и замешательства. Она не могла думать ни о ком, кроме Хавьера, считала не часы, а минуты до их встречи. Мерседес поведала свою сердечную тайну Паките.

— Разумеется, он даже не думает о тебе как о женщине, — сказала Пакита. — Он на пять лет старше! Он почти такой, как Игнасио!

— Знаешь, я не думаю о нем как о брате, — стояла на своем Мерседес.

— Просто будь осторожнее, Мерше. Тебе известно, какая у этих gitanos репутация…

— Ты его совсем не знаешь! — стала защищать Хавьера Мерседес.

— По правде сказать, ты тоже! Разве нет? — дразнила ее Пакита.

— Не знаю. Но я знаю, что чувствую, когда танцую с ним, — очень серьезно ответила она. — Кажется, что вся вселенная сосредоточилась в крошечном домике Марии. Все, что осталось снаружи, не имеет значения.

— А когда вы снова увидитесь?

— Он приедет через неделю. Я не могу спать. Не могу есть. Я не могу думать ни о чем другом. Кроме него, нет ничего.

— Он тебя поцеловал? — с любопытством спросила Пакита.

— Нет! — воскликнула Мерседес, даже оскорбившись. — Конечно, не целовал!

Они сидели во дворе у Пакиты. Обе несколько минут помолчали. Пакита не сомневалась в искренности подруги. Она никогда не слышала, чтобы та говорила с такой горячностью. Они обе много часов провели, слоняясь по городским площадям и перебрасываясь со своими сверстниками игривыми словечками и взглядами, но чувства, которые Мерседес испытывала к Хавьеру Монтеро, не имели ничего общего с детским увлечением.

Для Мерседес дни тянулись в томительном ожидании следующей репетиции. Конча заметила темные круги у дочери под глазами, ее апатию. Мать также беспокоилась из-за нетронутой еды на тарелке.

— В чем дело, querida mia[53]? — спрашивала мать. — Ты такая бледная!

— Ни в чем, мама, — отвечала дочь. — Пришлось допоздна делать уроки.

Такое объяснение удовлетворило Кончу. Ведь она сама неустанно ворчала, требуя, чтобы Мерседес серьезнее относилась к учебе.

Настал день второй репетиции. Когда Мерседес утром проснулась, ее едва не стошнило. В пять она отправилась к La Mariposa. Ее не ждали там раньше шести, но на этот раз она желала прийти первой.

Мерседес надела туфли и стала разминать кисти рук, вращая их вперед-назад, топать ногами, стараясь задать ритм: раз-два, раз-два, раз-два, раз-два-три, раз-два-три, раз-два…