— Стало быть, все решено. Постарайтесь собрать всех как можно быстрее. Но предупреждаю: я согласился на семейный совет лишь потому, что так нам представится больше шансов поймать ее на лжи. Если она возбудит судебный процесс, у нее будет в запасе несколько месяцев, чтобы восполнить все пробелы в знаниях — это вы сами сказали.
— Подождите! Она не станет подавать на вас в суд. Она сама попросила передать вам это.
— Чушь! Ей не терпится завладеть деньгами Энн. С точки зрения закона Энн мертва. Ей придется приложить немало стараний, чтобы факт смерти признали недействительным. Надеюсь, вы объяснили ей это?
— Но если никто не оспаривает ее притязания, предстоят лишь незначительные формальности.
— А я буду вынужден оспаривать их.
— Только в том случае, если судебный процесс начнется раньше семейного совета.
Филип покачал головой.
— Не начнется. Но если она не выдержит испытания — ей не на что рассчитывать.
— А если выдержит? Что вы намерены предпринять дальше? Я уже передал вам ее условия: шесть месяцев под одной крышей.
— Но зачем?
— Ей требуется время, чтобы переубедить вас. Она откровенно объяснила, что хочет попытаться сохранить ваш брак.
— Наш брак завершился со смертью Энн.
Мистер Кодрингтон издал раздраженный возглас.
— Я просто излагаю вам ее условия. Если за полгода примирение не состоится, она готова дать вам развод.
Филип усмехнулся.
Мистер Кодрингтон мрачно продолжал:
— Подумайте хорошенько. Вы окажетесь в весьма затруднительном положении, если ее в судебном порядке признают Энн Джоселин, а вам так и не удастся примириться с ней. Если вы захотите жениться вновь, она сможет отказывать вам в разводе… — он помедлил и добавил: — до самой смерти.
В комнате не было никого, кроме них двоих. На темно-красных задернутых шторах плясал отблеск огня в камине, единственная лампа горела над письменным столом с ворохом бумаг.
На мгновение оба мужчины увидели третью участницу разговора — маленькую хрупкую Линдолл с облаком темных волос и огромными серыми глазами оттенка, ничем не напоминающего фамильный оттенок Джоселинов. В глазах Линдолл мерцали темно-коричневые и зеленые точки, эти глаза были нежными, детскими и беззащитными. В них отражалась каждая мысль, обида, любовь и ненависть, а когда она горевала, они наполнялись слезами. За время болезни Линдолл сильно побледнела, только в последнее время на ее щеках вновь начал появляться румянец. Но несколько дней назад он опять исчез.
Филип подошел к камину и застыл, глядя на огонь.
Глава 10
Первые тревожные заголовки в газетах появились на следующий день. «Дейли миррор» уделила им половину первой полосы, потеснив сообщение об очередной победе русских.
Под заголовком был помещен снимок белого мраморного креста на кладбище в Холте. Отчетливо виднелись выбитые на могильной плите слова:
Далее было опубликовано интервью с миссис Рамидж, кухаркой и экономкой из Джоселинс-Холта.
Миссис Армитидж спустилась в кухню с газетой в руках.
— О, миссис Рамидж, как вы могли!
Миссис Рамидж разразилась рыданиями, в которых на одну часть раскаяния приходилось три части волнения. Ее большое бледное лицо блестело, щеки тряслись, как бланманже.
— Он же не сказал, что напишет об этом в газету! Остановил велосипед у задней двери, когда горничные были в столовой, и любезно так спросил, как проехать на кладбище. А я ответила, что с дороги ему ни за что не сбиться, вышла на крыльцо, показала шпиль церкви и объяснила, что кладбище прямо за парком. И вы, и любой другой на моем месте поступили бы так же! Вот ведь как — век живи, век учись, и все без толку!
— И больше вы ему ничего не сказали, миссис Рамидж?
Кухарка извлекла из кармана носовой платок размером с небольшую простыню и прижала его к лицу.
— Он спросил, как найти могилу леди Джоселин, а я…
— А что вы?
Миссис Рамидж всхлипнула.
— А я и говорю: «О могилах мы теперь и не вспоминаем — ведь ее светлость вернулась домой».
Миссис Армитидж многозначительно уставилась на страницу газеты и прочла вслух:
— «Миссис Рамидж призналась, что ее будто ударило молнией…» — жаль, что это только метафора! — «Я помню, как леди Джоселин приехала сюда после венчания… Роскошный жемчуг — тот же самый, что и на ее портрете из Королевской академии. Она вернулась с ожерельем на шее, в своей шикарной шубке…» И далее: «Мисс Айви Фоссет, горничная из Джоселинс-Холта, сказала: „Я открыла ей дверь, но, конечно, узнала не сразу. Но как только я присмотрелась получше, я заметила, что она одета точь-в-точь как на портрете из большой гостиной…“
Миссис Рамидж по-прежнему всхлипывала, утирая слезы. Неожиданно для себя Милли Армитидж успокоилась. Что толку мучить бедняжку? И она добродушно заявила: