Возвращение снега

Суханов рыбу в Ладоге ловил, колхоз план выполнял, но добрую половину душевных сил и колхозных средств председатель вкладывал в воспроизводство рыбного стада, в освоение «голубой целины» в Приладожье, у нас на Вепсовской возвышенности, в «обрыблении» водоемов. И плотина на реке Ка́лое, вытекающей из Гагарьего озера, на которой каждую весну вычерпывают идущую на нерест плотву, и тонны «хролки», высыпанной Иваном Текляшевым в наше Озеро, чтоб потравить «сорную рыбу» и запустить сига, — дело рук Суханова. И форелевые хозяйства в Киришах, Лукино, Харагеничах, Усть-Капше... К великому сожалению, ото всего этого остались руины, пустые ямы, ржавые трубы, гнилые мостки. Несправедливо было бы обвинить Суханова в ошибочной идее. Идея рыбоводства на чистых озерах прекрасно работает у наших северных соседей. А мы по-дикарски: «хролку» сыпали в воду лопатой, корм давали форели без рациона, когда привезут, чуть подрастет рыбешка, воровали ее из садков. Все нам терпения не хватало и еще чего-то: чужую — совхозную — картошку можно бросить в чужую — совхозную — бороздку и вырастет, а рыба, если с ней, как с чужой, обязательно всплывет кверху брюхом. Голубая наша целина так и прозябает неосвоенная. Нынче рыболовецкому колхозу не до нее.

Еще одна цитата из книги «Глядя в глаза Ладоге»:

«В конце лета 1988 года мы с Сухановым поехали в верховья ладожских рек, остановились в том месте, где Капша впадает в Пашу. На мосту постоя ли. Суханов сказал:

— Надо наши самые чистые, самые красивые реки: Пашу, Оять, Капшу —сделать заповедными, запретить всякую рубку леса, всякое сельское хозяйство по их берегам. Топляки выловить. Рыбу беречь как зеницу ока. Заняться рыбоводством... на уровне мировых стандартов, а не так, как мы, по-кустарному... Ведь по этим рекам ладожский лосось поднимается на нерест — царская рыба. Если загубим наше богатство, красоту, — что детям, внукам оставим?

Суханов говорил необычным для него тихим голосом, печальным тоном, будто пожаловался, что на это святое дело его уж не хватит... Такая царила вокруг непробудная тишина, что каждый звук отдавался эхом.

А поехали мы по весьма прискорбному делу... То есть я поехал все с той же мыслью проникнуть в загадку Ладоги: что сталось с озером? как помочь? кто за что отвечает? Уж год как еду, более десяти тысяч километров набежало на спидометре моей «Нивы»... Суханов поехал со мной по колхозному делу (он был тогда заместителем председателя), в связи с повальным замором форели в рыбоводческих хозяйствах на Пашозере, в Усть-Капше — от перегрева воды: жарким летом 88-го года температура в отгулочных садках поднималась до тридцати градусов, кверху брюхом всплывала рыба.

В Усть-Капше... Я видел, как плачет тамошний бригадир рыбоводов Николай Николаевич Доркичев (нынче председатель Алексеевского сельсовета). Как не заплачешь — сами пруды копали, форель растили. Нынче капшозерская форель обещала первую прибыль. И главное что? — рыбоводы все местные, из Усть-Капши, Озровичей, Корбеничей, Нюрговичей; успех рыбоводства давал им надежду на завтрашний день, на рабочие места; больше надеяться не на что. И — такая беда!

Приехали мы с Сухановым в Усть-Капшу, рыбоводы сошлись в кружок с опущенными головами — и сказать нечего. Алексей Николаевич Суханов вместе со всеми попереживал, попенял, впрочем, как бы и без укора:

— Надо было холодильник завести, соль иметь в запасе. До Тихвина довезли бы и продали за милую душу. Знаете, что новгородец в старые времена брал с собой в первую голову, когда отправлялся в Ильмень рыбачить? Кадушку со льдом и мешок соли...

Ободрил как в воду опущенных капшозерских мужиков:

— На ошибках учатся».

В 1988 году в Новую Ладогу приезжал адмирал Чероков, в войну командовавший Ладожской флотилией. О Суханове Чероков сказал так:

— Он командовал в нашей флотилии кораблем, небольшим — больших на Ладоге не было, — но не самым маленьким, пригодным для высадки десанта... Суханов был в бою безупречно храбрым. Помню, высаживали десант, в сорок третьем году... У Суханова на корабле отказал двигатель, ветром его понесло под вражеские пулеметы. Суханов стоял в рубке абсолютно спокойный, только спрашивал у моториста: «Как, скоро?» Спокойствие командира передалось команде, двигатель починили, задание выполнили.

Когда Суханова сместили с председательского поста, у него появилось время и он приналег на огородные культуры, особо на помидоры. У него дом, огород — все большое, как сам хозяин. Бывало, приеду к нему, он обязательно поведет на плантацию, в теплицы; на рослых стеблях красуются томаты, и круглые, и яйцевидные, желтые и алые. Особенно хвастался хозяин помидором «бычье сердце», при этом вздымал указующий перст, произносил монолог: «Вот видишь? Все выращено на нашей земле, на супеси и суглинке. Наша земля все может родить, если к ней приложить руки и разумение. Вот эти руки. Уловил?» Мне представлялось, что первый рыбак на Ладоге может обрести второе дыхание как образцово-показательный огородник. Накормит Новую Ладогу томатами.