ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША

Но, когда господин де Керкадью и Алина услышали, какое отчаянное предприятие ему поручено, они сочли Андре-Луи именно странствующим рыцарем. Алина могла думать только об опасности, угрожающей её возлюбленному, и вечером, после ужина, когда они ненадолго остались вдвоём, она дала выход своему страху.

Андре-Луи согрело это новое доказательство её любви, хотя он и расстроился при виде её горя. Он принялся успокаивать девушку, объяснять, что осмотрительному человеку в Париже нечего опасаться. При этом он вольно цитировал де Баца, который не раз однозначно высказывался на данную тему. Но имя барона лишь подстегнуло страхи Алины.

— Этот человек! — воскликнула она с нескрываемым осуждением в голосе.

— О, он очень храбрый господин, — вступился за гасконца Андре-Луи.

— Безрассудный сорвиголова, представляющий опасность для всех, кто с ним сотрудничает. Он пугает меня, Андре. Он не принесёт тебе удачи. Я чувствую это. Я знаю.

— Интуиция? — шутливо спросил Андре-Луи, глядя в её запрокинутое к нему лицо.

— О, не насмехайся, Андре. — Алина, которая вообще-то редко плакала, едва сдерживала слёзы. — Если ты любишь меня, Андре, пожалуйста, не уезжай.

— Я еду именно потому, что люблю тебя. Я еду, чтобы наконец назвать тебя своей женой. Почести, несомненно, тоже будут, как и более существенные блага. Но они ничего для меня не значат. Я еду завоёвывать тебя.

— Какая в этом необходимость? Разве ты уже меня не завоевал? А с прочим мы могли бы подождать.

Как мучительно было Андре-Луи отвечать отказом на мольбу этих милых глаз. Он мог лишь напомнить невесте, что связан словом, данным регенту и барону. Он просил её быть мужественной и разделить, хотя бы отчасти, его веру в себя.

В конце концов она обещала, что попытается, но тут же добавила:

— А всё-таки, Андре, я знаю, если ты уедешь, я никогда больше тебя не увижу. У меня какое-то дурное предчувствие.

— Милое дитя! Это только фантазия, порождённая твоей тревогой.

— Нет. Ты нужен мне. Нужен здесь, рядом. Чтобы защитить меня.

— Защитить тебя? Но от чего?

— Не знаю. Я чувствую какую-то опасность. Она угрожает мне — нам, если мы расстанемся.

— Но, дорогая, когда я уезжал в Дрезден, у тебя не было таких предчувствий.

— Но Дрезден рядом. В случае нужды я могла бы вызвать тебя запиской или сама приехала бы к тебе. Но, если ты уедешь во Францию, ты будешь отрезан от всего мира, словно в клетке. Андре! Андре! Неужели действительно уже слишком поздно?

— Слишком поздно для чего? — поинтересовался господин де Керкадью, который в этот момент вошёл в комнату.

Алина ответила ему прямо. Её ответ потряс и разгневал господина де Керкадью. Неужели её лояльность, её чувство долга так невелики, что она способна в эти страшные времена ослаблять героическую решимость Андре всякой сентиментальной чепухой? Впервые господин де Керкадью по-настоящему разгневался. Он обрушился на племянницу с таким негодованием, какого она ещё ни разу не видела в нём за все годы, что находилась на его попечении.

Она ушла к себе пристыженная и напуганная, а на следующее утро Андре-Луи выехал верхом из Гамма и взял курс на Францию.

С ним рядом скакали господин де Бац и господин Арман де Ланжеак, молодой дворянин из лангедокского рода, которого прикрепил к ним господин д'Антраг.

Все трое старались поддерживать в себе приподнятое настроение. Но в ушах Андре-Луи звенел тревожный крик Алины: «Я знаю, Андре, если ты уедешь, я больше никогда тебя не увижу».

Глава XIV. МОЛОХ

Молох стоял перед дворцом Тюильри в сияющем солнце июньского утра и, возвысив страшный свой голос, требовал крови. Воплощением чудовищного божества стала заполонившая Карусельную Площадь толпа. Около восьмидесяти тысяч вооружённых людей — национальных гвардейцев от секций Парижа, волонтёров, которые должны были спешить к границам и в Вандею, оборванных патриотов, размахивающих пиками, мушкетами или саблями — рыскали по улицам, одержимые жаждой крови. Точно такую же толпу Андре-Луи видел на этом же месте в памятный и ужасный день десятого августа предыдущего года.

В тот раз она пришла штурмовать дворец, приютивший короля, чтобы навязать его величеству свою мятежную волю, направляемую подстрекателями, которые пользовались этими людьми как орудием. Нынешний бунт тоже был результатом коварной провокации. Сегодня тысячи людей пришли штурмовать тот же самый дворец, но теперь его занимал Национальный Конвент, выбранный самим народом на место свергнутого монарха.