ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША

Сен-Жюст нахмурился, раздосадованный таким обращением, но потом усмехнулся и покачал золотистой головой.

— Нет, в комедии вы недостаточно хороши. Надеюсь, в трагедии сыграете получше. Ваш выход — на площади Революции. Пьеса называется «Национальное варварство».

— Автор, я полагаю, стоит передо мной? Но, попомните, пройдёт совсем немного времени, и для вас тоже найдётся роль в другой пьесе, под названием «Справедливое возмездие, или Попался, который кусался».

Сен-Жюст не сводил с Андре-Луи цепкого взгляда.

— Вероятно, вы питаете иллюзию, будто вам дадут возможность выступить перед судом. И будто вы сумеете поведать миру о неких фактах, которые раскопали в Блеранкуре?

— А это иллюзия?

— Полная. Никакого суда не будет. Я уже отдал распоряжение. Произойдёт ошибка. Вас по чистой случайности включат в партию приговорённых, которых завтра отправят на гильотину. Ошибка — очень досадная ошибка — обнаружится слишком поздно. — Сен-Жюст замолчал, ожидая реакции на известие.

Андре-Луи безразлично пожал плечами.

— Какая разница?

— Думаете, я блефую?

— Не вижу, с какой ещё целью могли бы вы прийти сюда и развлекать меня этим разговором.

— А вам не приходит в голову, что я, возможно, хочу дать вам шанс?

— Я предполагал, что рано или поздно вы об этом заговорите. Сначала блеф, потом торговля.

— Да, торговля, если вам так угодно. Но никакого блефа. Вы похитили кое-какие бумаги у Тюйе в Блеранкуре.

— Да, украл, а также у Бонтампа. Вы ещё не слышали?

— Где они теперь?

— Вы хотите сказать, что не нашли их? Разве вы не обыскали мою квартиру?

— Не валяйте дурака, Моро. — Вкрадчивый до сих пор голос Сен-Жюста приобрёл жёсткость. — Конечно, квартиру обыскали. Я лично наблюдал за обыском.

— И писем не нашли? Какая досада! Любопытно, куда же они подевались?

— Мне тоже любопытно, — буркнул Сен-Жюст. — Моё любопытство настолько возбуждено, что я предлагаю вам жизнь и охранное свидетельство в обмен на сообщение о том, где они находятся.

— В обмен на сообщение?

— В обмен на письма — скажем так.

Андре-Луи ответил не сразу. Он задумчиво разглядывал народного представителя. За восхитительным самообладанием Сен-Жюста угадывалась нешуточная тревога.

— А! Это совсем другое дело. Боюсь, отдать вам эти письма не в моей власти.

— Если вы этого не сделаете, пропала ваша голова. До завтрашней казни осталось несколько часов.

— Значит, моей голове суждено пропасть. Ибо, как это ни прискорбно, я не могу отдать вам письма.

— Чего вы надеетесь добиться своим упрямством? Письма — это ваша плата за жизнь. Где они?

— Там, где вы их никогда не найдёте.

Тут последовала продолжительная пауза, в продолжение которой Сен-Жюст неотрывно вглядывался в лицо узника. Дышал народный представитель несколько учащённо, румянец на его щеках в жёлтом свете фонаря несколько потемнел.

— Я предлагаю вам единственный шанс, Моро.

— Вы повторяетесь, — заметил Андре-Луи.

— Стало быть, вы решили ничего мне не говорить?

— Я уже всё сказал вам, мне нечего добавить.

— Что ж, прекрасно, — сказал Сен-Жюст спокойно, но с явной неохотой. — Прекрасно. — Он взял фонарь и пошёл к двери, где повернулся и поднял фонарь так, чтобы свет падал на лицо узника. — В последний раз предлагаю: письма в обмен на вашу жизнь.

— Как вы утомительны! Убирайтесь к чёрту.

Сен-Жюст поджал губы, опустил фонарь и вышел. Андре-Луи остался один. Он сидел в темноте и говорил себе, что, несомненно, наказан за содеянное справедливо. Потом он снова впал в безразличие ко всему на свете. Он слишком устал.

Рано утром тюремщик принёс кусок отвратительного чёрного хлеба и кружку воды. Андре-Луи выпил воду, но к хлебу не притронулся. Потом он уселся на табурет и, вялый и бесчувственный и душой и телом, стал ждать.

Не прошло и часа после завтрака — гораздо раньше, чем ожидал Андре-Луи, — тюремщик появился снова. Он придержал дверь открытой и жестом подозвал узника.

— Ты должен пойти со мной, гражданин.

Андре-Луи посмотрел на часы. Половина девятого. Неурочный час для отправки повозок с приговорёнными. Может быть, сначала всё-таки суд? Против воли при этой мысли в душе зажёгся крошечный огонёк надежды.

Но он погас, как только Андре-Луи ввели в зал, где обычно совершался последний туалет приговорённых. В пустом помещении был только один человек. При виде его невысокой, крепкой, подтянутой фигуры в чёрном платье Моро захотелось протереть глаза. Перед ним стоял де Бац. Барон шагнул ему навстречу.

— У меня приказ о твоём освобождении, — сказал он со спокойной серьёзностью. — Идём отсюда.

Андре-Луи гадал, не сон ли это. Может, он всё ещё спит в своей одиночке? Уж больно всё происходящее напоминало сон. Сумрачный зал в это непогожее январское утро усиливал впечатление нереальности. В каком-то тумане Андре-Луи дошёл вместе с де Бацем до привратницкой, где их задержали. Барон протянул стражу бумагу, тот пометил что-то в большой книге и, подняв глаза, ухмыльнулся.

— Повезло тебе, парень, что покидаешь нас так скоро и на своих двоих. Обычно отсюда едут с шиком. Ну, счастливо!