Возвращение с Западного фронта

– Знает. Когда вчера вечером вы не появились под ее окном в роли Прометея, она привела в движение все силы неба и ада, чтобы связаться со мной. Через час мы знали обо всем. Между прочим, довольно дурацкая затея. Я говорю про спички.

– Да, именно дурацкая! Иной раз человеку кажется, будто он очень хитер; именно тогда он обычно и делает глупости. Меня приговорили к двухнедельному заключению. Через двенадцать дней думаю выйти отсюда. Она уже будет здорова к этому времени?

– Не будет. Во всяком случае не настолько, чтобы отправиться в путешествие. Ей надо оставаться в больнице столько, сколько будет возможно.

– Разумеется! – На мгновение Керн задумался. – Тогда мне придется ждать ее в Женеве. Все равно вдвоем нам отсюда не уехать – ведь меня выдворят через границу.

Бер достал из кармана письмо:

– Вот! Я принес вам кое-что.

Керн быстро схватил конверт и спрятал его.

– Можете спокойно прочитать письмо при мне, – сказал Бер. – Я не тороплюсь.

– Нет, я прочитаю его потом.

– Тогда я сейчас же пойду в больницу. Скажу ей, что видел вас. Хотите черкнуть пару слов? – Бер достал из пальто самопишущую ручку и почтовую бумагу. – Я все принес.

– Спасибо вам! Большое спасибо!

Керн торопливо написал письмо. Ему хорошо, только бы она поскорее выздоравливала. Если его вышлют до ее выписки, он будет ждать ее в Женеве. Ежедневно ровно в полдень он будет приходить на главный почтамт. Об остальном ей расскажет Бер.

Он вложил в письмо двадцать франков, полученных от судьи, и заклеил конверт.

– Вот, пожалуйста!

– Не хотите ли сначала прочитать ее письмо? – спросил Бер.

– Нет! Еще нет. Не так скоро. Ведь целый день впереди, а у меня ничего другого нет.

Бер посмотрел на него с некоторым удивлением; затем спрятал письмо.

– Ладно. Через несколько дней я навещу вас снова.

– Наверняка?

Бер рассмеялся:

– А почему же нет?

– Вы, конечно, придете! Теперь все в порядке. По крайней мере на ближайшее время. В предстоящие двенадцать дней никаких сюрпризов ждать не приходится, и это меня, в общем, успокаивает.

Бер вышел, и Керн взял конверт с письмом Рут. Как оно невесомо, подумал он. Немного бумаги и несколько строк, написанных чернилами. Но сколько же в них счастья!

Он положил письмо на край койки и снова принялся за свои упражнения: снова отдубасил Аммерса и, не постеснявшись нанести ему несколько явно запрещенных ударов в область печени, свалил на пол. «Мы еще повоюем», – сказал он письму и, развернувшись всем корпусом, снова сбил Аммерса с ног. Затем он отдыхал, продолжая беседовать с письмом. Лишь под вечер, когда уже начало смеркаться, он вскрыл конверт и прочел первые строчки. Каждый час он читал несколько абзацев. Когда он дошел до подписи, был уже поздний вечер. Он чувствовал тревогу Рут, ее страх, любовь, заботу и мужество. Вскочив с койки, он еще раз принялся отделывать Аммерса. Надо сказать, что эта борьба не отличалась истинно спортивным джентльменством – Аммерс получал пощечины и пинки ногой, а под конец была вырвана с корнем его козлиная бородка.

* * *

Штайнер упаковал свои вещи. Он решил уехать во Францию. В Австрии стало опасно – со дня на день ждали аншлюса. Кроме того, предприятие директора Потцлоха, как и все аттракционы Пратера, готовились к большой зимней спячке.

Потцлох крепко пожал руку Штайнера.

– Нам, странствующим людям, не привыкать к разлукам. Где-нибудь встретимся снова.

– Конечно, встретимся.

– Вот и хорошо! – Потцлох поймал пенсне на лету. – Желаю вам удачно перезимовать где-нибудь. Что же до прощальных сцен – я их не люблю.

– Я тоже, – ответил Штайнер.

– А знаете – ведь тут все дело в привычке. Когда столько людей приходили в твою жизнь и уходили из нее, – привыкаешь ко всему. И к встречам, и к расставаниям. В сущности, это все равно что перейти от тира к карусели.

– Прекрасное образное сравнение! От тира к карусели… а потом обратно – от карусели к тиру… Мне это очень нравится!

Потцлох польщенно ухмыльнулся:

– Между нами говоря, Штайнер… Вы знаете, что страшнее всего на свете? Скажу вам доверительно: то, что в конце концов все становится привычным. – Он нацепил пенсне на нос. – Даже так называемые экстазы!

– Даже война! – сказал Штайнер. – Даже боль! Даже смерть! Я знаю человека, похоронившего за десять лет четырех жен. Теперь у него пятая. Она уже прихварывает. Что мне вам сказать? Он уже присматривает себе шестую, сохраняя при этом полное душевное спокойствие. Все дело привычки! Есть, правда, одно исключение: собственная смерть.

Потцлох небрежно махнул рукой:

– О ней люди всерьез не думают. Даже на войне. Иначе не было бы войн. Каждому думается: уж меня-то смерть пощадит. Разве это не так!

Склонив голову набок, он вопросительно посмотрел на Штайнера. Тот доброжелательно кивнул – ему было смешно. Потцлох снова подал ему руку.

– Значит, расстаемся!.. Тороплюсь в тир, надо посмотреть, хорошо ли они упаковывают сервиз.

– Прощайте! А я пройдусь к карусели.

Потцлох усмехнулся и мгновенно исчез.