Возвращение с Западного фронта

– Боже мой!.. – с неожиданной растерянностью произнес судья, растягивая слова, как это свойственно мягкому швейцарскому диалекту. – Вот так проблема! И что же с вами в конце концов станется?

– Этого я не знаю. Куда важнее, что произойдет со мной сейчас.

Судья провел ладонью по лоснящейся щеке и участливо взглянул на Керна.

– У меня есть сын, – сказал он. – Приблизительно одного с вами возраста. Мне даже страшно подумать, что вдруг ни с того ни с сего его тоже станут гонять с места на место… И только лишь за то, что он родился…

– А у меня есть отец, – ответил Керн. – Посмотрели бы вы на него…

Он повернул голову к окну, за которым в лучах мирного осеннего солнца стояла яблоня, отягощенная плодами. Там, за окном, была свобода. Там была Рут…

– Я хотел бы задать вам еще один вопрос, – сказал судья немного спустя. – Правда, он не относится к делу. И все-таки хочется спросить. Скажите, вы еще верите во что-нибудь?

– О да! Я верю в священный эгоизм! В безжалостность! В ложь! В косность человеческого сердца!

– Вот чего я опасался!.. Впрочем, как же вам рассуждать иначе?..

– Но это еще не все! – спокойно продолжал Керн. – Я верю также в доброту, в чувство товарищества, в любовь и в готовность людей помогать друг другу! Все это я испытал на себе. Быть может, больше иного из тех, кому живется хорошо.

Судья встал и, неуклюже обойдя свой стул, подошел к Керну.

– Приятно слышать такие слова, – пробормотал он. – Что же мне сделать для вас? Если бы я только знал!

– Ничего, – ответил Керн. – Теперь я уже сам знаю законы, а один мой приятель – так тот настоящий специалист по этой части. Отправьте меня в тюрьму.

– Я направлю вас в предварительное заключение, а ваше дело передам в Верховный суд.

– Если это облегчает вам вынесение приговора, пожалуйста… Но если предварительное заключение продлится дольше, то уж лучше тюрьма.

– Оно не продлится дольше, об этом я позабочусь.

Судья извлек из кармана огромный кошелек.

– К сожалению, существует только эта примитивная форма помощи, – неуверенно сказал он, доставая сложенную бумажку. – Мне больно, что я не могу сделать для вас ничего другого…

Керн взял деньги.

– Это единственное, что нам действительно помогает, – ответил он и подумал: двадцать франков! Какое счастье! На них Рут сможет добраться до границы!

Он не решался написать ей. Еще, чего доброго, выяснится, что она уже довольно давно в Швейцарии, и тогда ее тоже осудят. Теперь же она может рассчитывать на обычную высылку, а повезет, так просто выпишется из больницы и отправится куда захочет.

В первый вечер он чувствовал себя совсем несчастным, очень волновался и никак не мог уснуть. Ему все мерещилась Рут, разметавшаяся в жару на постели. Потом он впал в полузабытье, и вдруг ему привиделось, будто ее хоронят. Испуганный, он долго просидел на койке, обняв колени руками. Только бы не упасть духом, подумал он. А что, если все эти испытания окажутся сильнее меня?.. Впрочем, все дело в том, что сейчас ночь. Ночь и страх перед ней. Дневной страх как-то разумен, а ночной – безграничен.

Керн встал и принялся расхаживать по маленькой камере. Он дышал медленно и глубоко. Затем, сняв пиджак, начал делать вольные упражнения. Лишь бы не расшалились нервы, думал он. Тогда я погиб. Надо сохранить здоровье. Он делал приседания, повороты корпуса и постепенно всецело сосредоточился на этом. Вспомнив вечер в венской полиции и студента-блондина, обучавшего его боксу, он усмехнулся. Если бы не студент, подумал он, то сегодня я вряд ли разговаривал бы так уверенно с Аммерсом. И студент, и Штайнер помогли мне. Вся эта жестокая жизнь научила меня многому. Так пусть же она закалит меня, но не добьет. Я буду обороняться… Он пружинисто подпрыгивал и, разворачиваясь всем корпусом, наносил в темноту справа и слева длинные прямые удары, изредка перемежая их сериями коротких апперкотов; он бил все быстрее и быстрее, и вдруг, словно призрак, перед ним замаячила клиновидная бородка Аммерса, снедаемого раком печени.

Все сразу же как бы обрело плоть и кровь. Керн дал ему несколько коротких прямых в нос и в лоб, потом двинул его с разворота в подбородок и в ухо, всадил два страшных хука в область сердца и нанес чудовищный удар прямо в солнечное сплетение. Тут ему почудилось, что Аммерс, издав короткий стон, рухнул на пол. Но этого было недостаточно. Он давал Аммерсу подниматься вновь и вновь и, дрожа от возбуждения, методически продолжал колошматить тень своего врага. Под конец он позволил себе особенно острое наслаждение: нанес несколько хуков в область печени…

Постепенно рассвело. До крайности истощенный и усталый, Керн повалился на койку и мгновенно уснул. Все ночные страхи рассеялись.

Через два дня в камеру вошел доктор Бер. Керн вскочил на ноги.

– Как она?

– Довольно прилично, то есть нормально.

Керн облегченно вздохнул.

– Как вы узнали, что я здесь?

– Это было просто. Вы перестали приходить – значит, вы попали сюда.

– Верно. А она знает?