Возвращение с Западного фронта (сборник)

– Если человеку за семьдесят, то это преимущество: он рискует не столь уж большим куском жизни…

Штайнер наконец разузнал, где прячутся дети старого Зелигмана. Адрес, спрятанный в молитвеннике, оказался верным, но детей куда-то увезли, и Штайнеру пришлось потратить немало времени на выяснение их нового адреса. Вначале его везде принимали за шпиона, встречали с недоверием.

Взяв в пансионе чемодан, он отправился в путь. Нужный ему дом находился в восточной части Вены. Поездка отняла больше часа. На каждой лестничной площадке было по три двери. Он зажигал спички и читал имена жильцов. Наконец на пятом этаже обнаружил овальную латунную табличку: «Самуэль Бернштайн. Часовой мастер». Он постучал.

За дверью послышался легкий шум и суетливая беготня. Затем чей-то голос осторожно спросил:

– Кто там?

– Я должен передать кое-что, – сказал Штайнер. – Чемодан.

Внезапно он почувствовал, что за ним наблюдают, и быстро обернулся.

Дверь за спиной открылась бесшумно. На пороге стоял худой мужчина в рубашке с закатанными рукавами.

– Вы к кому? – спросил он.

Штайнер всмотрелся в него.

– Бернштайна нет, – добавил мужчина.

– Я принес вещи старого Зелигмана, – сказал Штайнер. – Мне сообщили, что его дети здесь. Я был около него, когда с ним случилось несчастье.

Человек изучал его еще несколько секунд.

– Мориц, можешь спокойно впустить его, – крикнул он затем через площадку.

Звякнула цепочка, щелкнул ключ. Дверь в квартиру Бернштайна отворилась. Штайнер напряженно вглядывался в лицо, освещенное тусклым светом.

– Что!.. – изумленно проговорил он. – Не может быть… Ну конечно же! Ведь вы папаша Мориц!

Перед ним стоял Мориц Розенталь. В руке он держал деревянную кухонную ложку. На плечи была наброшена крылатка.

– Да, это я… – ответил он. – Но кто же вы?.. Штайнер! – внезапно воскликнул он, удивленно и сердечно. – Я должен был вас сразу узнать! Глаза стали портиться, вот уж правда! Я знал, что вы в Вене. Когда мы виделись в последний раз?

– Примерно год назад, папаша Мориц.

– В Праге?

– В Цюрихе.

– Верно, в Цюрихе, в тюрьме. Там довольно милые люди. В последнее время в моей голове все перепуталось. Всего полгода назад я был снова в Швейцарии. В Базеле. Там отлично кормили. Но к сожалению, не давали сигарет, как, например, в локарнской тюрьме. В моей камере даже стоял вазон с кустом камелии. Просто не хотелось уходить оттуда. Что против этого какой-нибудь Милан? Никакого сравнения! – Он перевел дух. – Входите, Штайнер. Что это мы, действительно, встали тут с вами в коридоре и, как два старых бандита, обмениваемся воспоминаниями.

Штайнер вошел. Квартира состояла из кухни и комнатки. Здесь было несколько стульев, стол, шкаф и два матраца с одеялами. На столе валялись инструменты. Между ними стояли дешевые будильники и пестрая подставка с двумя барочными ангелочками, державшими в руках старинные часы. Маятник был сделан в виде смерти с косой. Смерть мерно раскачивалась. Над плитой на изогнутом держателе висела газовая кухонная лампа. Ее горелку окаймляло зеленовато-белое растрепанное пламя. На железных кольцах плиты, над одной из конфорок, дымилась большая кастрюля.

– Я как раз стряпаю для детей, – сказал Мориц Розенталь. – Застряли они тут, как мышки в мышеловке. Бернштайн в больнице.

Трое детей покойного Зелигмана стояли у плиты. На Штайнера они не обращали внимания. Они не могли оторвать глаз от кастрюли с супом. Старшему было около четырнадцати лет, младшему – семь или восемь.

Штайнер поставил чемодан на пол.

– Вот чемодан вашего отца, – сказал он.

Все трое посмотрели на него одновременно, почти не пошевельнувшись. Они едва повернули головы.

– Я еще успел его повидать, – сказал Штайнер. – Он говорил мне о вас.

Дети продолжали смотреть на него. Они молчали. Глаза их светились, словно шлифованные шарики из черного камня. Тихо шипело пламя газовой горелки. Штайнеру стало не по себе. Он понимал: нужно сказать что-то теплое, сердечное. Но все, что приходило на ум, казалось нелепым и фальшивым рядом с этой опустошенностью и потерянностью трех мальчиков, стоявших перед ним.

– Что в чемодане? – спросил старший немного погодя. У него был слабый голос, и говорил он медленно, жестко и осторожно.

– Уже не помню точно. Различные вещи вашего отца. И немного денег.

– Теперь это принадлежит нам?

– Разумеется. Поэтому я и принес сюда чемодан.

– Мне можно его взять?

– Ну конечно! – удивленно ответил Штайнер.

Мальчик встал. Он был худ, смугл и высок. Не сводя глаз со Штайнера, неторопливо подошел к чемодану. Затем быстрым движением, в котором было что-то животное, схватил его и отскочил назад, словно опасаясь, как бы Штайнер не отнял у него добычу. Тут же он уволок чемодан в комнату. Оба других поспешно пошли за ним, тесня друг друга и чем-то напоминая двух больших черных кошек.

Штайнер взглянул на папашу Морица.

– Ну вот, – сказал он с облегчением. – Они, вероятно, уже давно знают обо всем.

Мориц Розенталь помешал ложкой в кастрюле.