Возвращение с края ночи

Но пес был, похоже, в ступоре. От него ничего не исходило.

И снова неясное движение где-то с краю поля зрения. Темный силуэт промелькнул и скрылся за не самыми ближними стволами деревьев.

И кроны вновь зашумели под порывом гулкого ветра. Крикнуть что-либо типа: «Выходи! Мы тебя видели!» Но ведь нет никого. Показалось. Такие здесь, видать, весельчаки лешие. Морок наводят и потешаются над чужаком.

И замерещилось вновь, будто в подтверждение, что тень мелькнула уже не в лесу, а на верхнем ярусе пирамиды. Ствол оружия опять дернулся, но до выстрела не дошло. Воронков точно знал, что стрелять не в кого. Просто чужое место было напитано опасностью.

Как бывают намолены храмы, так места битв и умертвий бывают исполнены ужаса неминуемой гибели.

И не к месту, а может, к месту вспомнился старый анекдот. Про то, как мужик открыл дверь на звонок. А за дверью стоит смерть. Но только странная: в рубище, с синяком под глазом, в одном башмаке и со сломанной косой. И говорит тогда мужик: «Какая нелепая смерть».

Собрав в кулак — в руки, сжимавшие автомат, волю к жизни и к движению вперед и вперед, Воронков сделал следующий шаг. И миновал мостик…

В ближайшем рассмотрении «вазочка» — детище неведомого зодчего, не только подтвердила оценку своих размеров, но и обнаружила еще одну странность. Сооружение было выполнено из бревен, брусьев, досок, но решительно не так, как можно было ожидать.

Образцы деревянного зодчества приучили нас к мысли о том, что мастер всегда идет за спецификой материала: бревенчатые срубы, брусовые колодцы, дощатые настилы…

Здесь же автор всеми силами эту специфику стремился преодолеть, побороть и обмануть. Он строил галереи, которые виделись ему невесомыми, но мощными и прочными. Так, словно он увидел их во сне или подсмотрел сделанными из иного материала…

Теперь же с маниакальным упорством архитектор пытался воспроизвести образы сна из дерева, не зная особенностей этого материала и не желая им потакать!

Это трудно поддается объяснению… Взяв за основу ствол исполинского дерева, мастер насверлил в нем опоясывающих отверстий и воткнул в них двадцатиметровые бревна, которые не удосужился очистить от коры, висящей теперь снизу лохмотьями. По периметру — окружности — он связал бревна брусом, на котором соорудил балюстрады.

Однако некоторые из бревен основы не захотели торчать горизонтально и провисли. Тогда мастер, ничуть не смутившись, подпер их колоннами и упорами, которым впоследствии придал некоторое условно-функциональное значение: вокруг колонн устроил нечто вроде беседок и глухих дощатых барабанов с узкими входами без дверей, что-то вроде кабинок…

Каждый следующий ярус, начиная со второго, был все более неказистым, все более небрежно сооруженным. И в результате это все, первое впечатление было верным, похоже, бросили, так и не доделав.

— Это неправильные пчелы, и они делают неправильный мед! — вдруг сказал Воронков, поднявшись на первый ярус по винтовой лестнице вокруг исполинского ствола.

По трухлявой лестнице, даже и не скрипящей, а проминающейся со вздохом под ногой.

Уже на первом уровне возникло ощущение серого, серого, серого дождя, навевающего мысли о тщете всего сущего.

Восхождение же на следующий уровень вызвало ощущение медленного, но неотвратимого нисхождения в ад. Без видимых причин. Вне логических объяснений.

И опять, вот напасть, чудилось, что на периферии зрения мелькнула какая-то крадущаяся тень. Нет, никого! Новый мир был совсем не прост. Что-то заставляло проецировать свои эмоции на этот мир, а потом вступало с ними в резонанс — отражая и усиливая.

Под ногой чуть скрипнула совершенно новая, недавно поставленная, еще беленькая ступенька.

Он совершенно не думал о возможности ловушки. Да и нелогично было бы об этом думать. Для того чтобы предполагать столь специфическое коварство аборигенов, нужно было самому обладать параноидной подозрительностью, ведь, как известно, ловушку ставят на того, кого ожидают отловить, а на гостя из чужого мира…

Все равно Воронков не пошел выше… С него хватило острых ощущений.

По над рвом идти обратно было так же неприятно, но уже проще и, хотелось верить, в последний раз… И вновь… Ощущение взгляда в затылок… Странное сооружение прощалось неохотно.

Словно молило: «Обернись!» Но Сашка не обернулся. Так и ушел, втянув голову в плечи.

Диковинный лес принял человека и собаку под свою сень равнодушно. Он был все такой же — НЕПРАВИЛЬНЫЙ, но это уже было неважно.

Нужно двигаться дальше. Нужно было вернуться домой и непременно найти «Мангуста». И тогда…

Утрата «Мангуста» начала превращаться в навязчивую идею. Воронков только об этом теперь и думал. Думал так, как преступник, вспомнивший, что оставил важнейшую улику на месте преступления, и понимающий, что ничего уже ни поправить, ни изменить нельзя.

— Тебя зациклило, парень! — сказал наконец внутренний голос, — ну не об этом надо думать! Ты завяз в этом мире, и нет выхода. Соберись. Ищи точку перехода.

Сашка даже остановился.

Джой, забежавший вперед, остановился и обернулся на хозяина.