Возвращение призраков

Близящаяся агония толкнула Микки в безумный поход через заваленный щебнем пол. Невероятно, но ему удалось подняться. Он продолжал дергать стрелу, но его измазанные руки то и дело соскальзывали. Боль и шок вскоре одолели его, он зашатался в ночной темноте, его ноги согнулись, как у обезьяны. Он ударился о лестницу — ту, что спускалась от запертой железной двери в коридоре, — и, еле удерживаясь на ногах, спотыкаясь об обломки, которые сам же обрушил, скользя в лужах собственной крови, хрипя и булькая на разные лады, побрел по подвалу.

Кровь вскоре пропитала одежду, и каждый раз, когда Микки натыкался на стены, на них оставались свежие кровавые пятна. Его руки в темноте казались рубиново-красными, а легкие стали наполняться жидкостью. Постепенно его движения замедлились, ослабли, Микки остановился, тело начало оседать. Но безумный поход уже привел его к другому концу полутемной комнаты. В голове у Микки все смешалось, его и так обуревал ужас, но этот ужас достиг предела, когда глаза различили перед собой странную, ярко освещенную свечами картину.

Остатки воздуха вытолкнули через сомкнутые губы поток крови, и темная пенистая жидкость обагрила каменный пол. Микки последовал за этой кровавой дугой и с тупым сочным шлепком упал лицом вниз. Его глаза остались открытыми, хотя видение быстро меркло. Но образ человека среди ярко горящих огней оставался в сознании и преследовал его почти до самого последнего вздоха, унесшего в небытие его несчастную жизнь.

31

Эш задержался под вывеской «Черного кабана». Раньше он обращал на нее мало внимания, но теперь вытянул шею, чтобы получше рассмотреть выцветшее изображение. Черная щетина и желтоватые клыки огромного зверя с дикими глазами словно подрагивали от ярости. Хотя и грубо намалеванная, с потрескавшейся и местами отвалившейся краской, картина вполне реалистично передавала свирепую мощь кабана. Возможно, это бешенство в налитых кровью глазах придавало ей такую выразительность, а возможно, стойка зверя — сгорбленного, с поднятым, роющим землю копытом; но, скорее всего, дело было в контрасте между страшным образом и обрамлявшей его мирной картиной деревенской жизни — контрасте, который и поражал зрителя. Впрочем, Слит вообще казался деревней контрастов.

Эш оторвал взгляд от вывески и осмотрелся. Пруд, покрытый поднимающимся от воды туманом, больше не казался таким мирным: он представлялся слишком тихим, слишком глубоким И колодки с позорным столбом являли собой не памятники старины, как Эш подумал вначале, а постыдное и явное напоминание о более зловещих временах Слита. Даже окна старых домов и муниципалитета напротив выглядели мрачно нахмурившимися, а на лицах немногих людей, попавшихся Эшу на коротком пути от церкви Святого Джайлса, лежала печать подавленности и смятения — когда один прохожий поднял голову, глядя на машину исследователя, и тот приветственно кивнул ему, человек быстро и чуть ли не воровато отвел глаза.

Эш повернулся к узкому горбатому мостику на выезде из деревни и удивился, что там тоже поднимается туман — его клочковатые щупальца тянутся от реки к низкому каменному ограждению. Эш заметил легкую дымку и над главной улицей. Было слишком жарко, слишком влажно, нестерпимо болела голова, и в горле пересохло. «Нужно непременно выпить», — решил Эш.

Он толкнул дверь в гостиницу — она подалась туго, словно не желая впускать неугодного посетителя, но Эш толкнул сильнее, дверь распахнулась, и с некоторым облегчением он ступил в тенистую прохладу бара.

Посетителей не было, и обслуга на первый взгляд отсутствовала. Однако, когда Эш направился по истертому ковру, вскоре из открытой двери за стойкой послышался голос Хотя время ленча давно прошло, Эш слегка удивился, что в такой тяжелый, удушливый день никто не пьет. Возможно, те, кто не работал, предпочли остаться в прохладе у себя дома. Он решил не пить в самом баре — не было настроения ни с кем говорить — и тихо прошел к задней лестнице. В комнате у него была водка, а больше сейчас ничего и не требовалось, есть не хотелось.

Эш прошел к лестнице, не привлекая внимания персонала из задней комнаты, и быстро поднялся наверх. Коридор пропитали несвежие запахи пива и кухонной стряпни, жара выдавила этот удушающий аромат самого времени из стен и ковровой дорожки. Запах вызывал тошноту, и Эш с облегчением зашел к себе в комнату, где оставалось открытым окно. Постель была заправлена, в комнате прибрано, а что лучше всего — на тумбочке стоял графин свежей воды.