Возвращение некроманта

      Сегодня Гвен находилась в рабочей лаборатории в Институте телепортаций, когда почувствовала, что семейная реликвия покинула дом. Зеркало передавалось в их семье из поколения в поколение на протяжении очень долгого времени. Даже в семейных хрониках не осталось информации о том, кто создал или купил его. Гвен утверждала, что зеркало не имело магической ценности. Однако же, словно дорогой артефакт, оно было привязано к владельцу.

      — Связь разорвали, как только зеркало вывезли из поместья, — Гвен скорбно покачала головой. — Я не могу отследить его, поэтому вынуждена обратиться к специалисту.

      — Кроме привязки на зеркале были другие заклинания? — Лаванда сделала пометку в блокноте.

      — Нет. Зеркало невозможно заколдовать, оно имеет абсолютную устойчивость к магии.

      — Абсолютной устойчивости не существует, — Лаванда задумчиво постучала карандашом по столу.

      — Я знаю, однако, это зеркало — исключение.

      — Ваш род постоянно обновлял заклинание владельца, не так ли?

      — Да, это возможно, поскольку первый раз чары привязки применили до того, как зеркало стало непорочным.

      — Каким? — не поняла ее Лаванда.

      — Непорочным, то есть невосприимчивым к магии, — охотно пояснила Гвен словечко из сленга своих коллег.

      — Зеркало служило порталом? — Лаванда подошла к картине и на этот раз внимательно изучила ее. На полотне художник изобразил бесконечный зеркальный коридор, в котором царил похожий на грязную вату туман.

      — Нет.

      Раму нарисованного зеркала украшали множество завитушек, на первый взгляд, не несших на себе ни какого смысла. Присмотревшись, Лаванда обратила внимание, что часть из них напоминает рунический алфавит эльфов. Маги и сейчас использовали его во время составления заклинаний. Лаванде по роду дел приходилось часто сталкиваться с древней эльфийской письменностью, поэтому перевести написанное ей не составило труда:

      — Пусть никогда не вернется в свои владения Повелитель Медный Грош.

      — Это не заклинание, — пренебрежительно пожала плечами Гвен.

      — На зеркале тоже есть эта надпись?

      — Естественно. Его ведь делали еще в то время, когда все повально верили в существование некромантов.

      Больше ничего ценного узнать не удалось, Гвен не заметила в доме ничего подозрительного, гостей она не принимала уже больше десяти лет, а врагов у нее не было.

      — Вы, наверное, захотите осмотреть все лично? — Гвен протянула детективу пропуск в поместье — перстень из белого золота, ободок которого украшала голова рыси. — Мы придерживаемся старых традиций.

      — Я как раз хотела просить вас об этом, — Леванда надела кольцо на мизинец. — Благодарю.

      — Картину я вам оставлю, сможете изучить, как выглядит зеркало.

      — В этом нет нужды, — Лаванда не собиралась взваливать на себя ответственность по охране, несомненно, ценной реликвии.

      Гвен пожала плечами, но картину забрала с собой.

      ***

      Эллис смотрела на укрытый снегом лес, не отводя глаз и не слушая горьких причитаний за спиной. Лес кормил крестьян, щедро делясь ягодами, грибами, одаривая хворостом и позволяя выращивать овощи и пшеницу на волшебных полянах.

      Однако плата за это была высокой. Раз в три года жители деревни отдавали лесу молодую девушку.

      На этот раз жребий выпал Эллис, дочери кузнеца.

      — И горячая кровь пусть растопит сердце зимы и подарит нам богатые урожаи! — провозгласил староста, когда умолкли плакальщицы.

      Бабка Дебора и ее еще более старая сестра подковыляли к Эллис и набросили на худенькие плечи ритуальный красный плащ.

      Односельчане расступились, открывая проход, и Эллис, сжав побелевшими от холода пальцами край плаща, неуверенно сделала первый шаг.

      Снег хрустел под ногами, и она сосредоточилась на этом звуке, стараясь больше ни о чем не думать. За несколько минут Эллис продрогла до костей: тонкая ткань не спасала от холода.

      Говорят, что один раз крестьяне отказались отдавать лесу дань, и тогда зеленая листва опала, и деревья стояли под снегом голые, а щедрые поляны перестали давать урожай. Начался голод, и людям пришлось смириться с необходимостью жертвовать своими дочерями. Эллис отвернулась от расчищенной дорожки, что вела на поляну, где колосилась рожь, и пошла прямиком по девственному снегу. На ее пути нет утоптанных тропинок. В лес никто не ходит: там нет ничего, кроме смерти.

      Холодно. На ресницах замерзли льдинки невыплаканных слез. Эллис смотрела только под ноги, стараясь огибать глубокие сугробы. Поднялся ветер, и деревья грозно зашумели, словно недовольные ее присутствием. С веток полетели комья снега, норовя попасть по одинокой фигуре в красном плаще.

      Эллис устало брела, готовая в любой момент упасть в ближайший сугроб и сдаться лесу, когда перед ней вырос мужчина. Он снял меховой плащ и накинул ей на плечи.

      — Пойдем.

      Тепло от чужой одежды тут же окутало Эллис. Она неосознанно вцепилась в ткань, пытаясь запахнуться еще плотней. Незнакомец был на две головы выше, и в его плащ Эллис могла завернуться трижды.

      — Но…

      — Ты хочешь окоченеть здесь? — не дожидаясь ответа, мужчина подхватил ее и понес.

      — Я — жертва.

      — Я знаю.