Возвращение на Голгофу

В последнюю неделю Колька особое внимание уделял своей любимице Майке, которая со дня на день должна была ожеребиться. А ведь прошлой зимой лошадку эту едва не съели. Тогда она только-только попала к ним. И даже имени ей Колька ещё не придумал. Оголодали тогда бойцы в продуваемом ледяными ветрами поле, да и мороз прижал, а жратвы нет. В других батареях резать лошадей начали. Сначала по-тихому, а потом и на всю катушку, будто они на мясо и предназначены. Начали и в их батарее к лошадям подбираться. А уж эту лошадь забить было сподручней всего: её только пригнали в полк, и то ли есть она, то ли нет её, может, и не хватятся. Доходило до драки, брались за ножи и автоматы, но Колька отбил свою лошадь. Да не просто отбил, разве от голодных отобьёшь? Солдат тоже понять можно, в зиму голодать никак нельзя. Пришлось пообещать, что накормит батарею от пуза. Две ночи ползал по заснеженным полям перед позициями и всё-таки отыскал убитую при артобстреле лошадь. На морозе мясо не попортилось, свежатина, и волки порвать тушу еще не успели. Накормил ребят и лошадку свою сберёг, тогда Майкой её и назвал.

В русских деревнях мужики так не заботятся о жёнах, ждущих ребёнка, как Колька о своей кобыле. А тут ещё Петруха Тихий к нему присоединился. Они выгородили Майке в сарае отдельный загон, засыпали пол частью опилками, частью соломой, законопатили все щели, уберегая кобылу от сквозняков. Кормили самым лучшим душистым сеном, да подкормку ещё добавляли — порезанную свеклу и картошку, где-то комбикорма немецкого раздобыли. К вечеру кобыла начала тревожиться, нервно моталась по загону. Колька волновался не сильно, роды предстояли не первые. Он подложил сена, хвост лошади обтянул тряпицей и ушел из конюшни, чтобы не нервировать кобылу.

Когда он вернулся в дом, солдаты, отвыкшие на войне от таких мирных забот, накинулись на него с вопросами.

— Будьте спокойны, сегодня в ночь Майка ожеребится, молозиво уже из вымени капает.

Колька знал, что говорил. Когда утром он пришёл в сарай, там, прислонившись к стене, уже стоял Тихий, а в загоне радостно ржала Майка. Рядом с ней перетаптывался нескладный жеребёночек на тонких разъезжающихся ножках. Его светло-коричневая голова была украшена белой звёздочкой прямо по центру лба. Колька стал обтирать ветошью круп лошади, обернулся, чтобы попросить Петра заменить подстилку, и вдруг увидел, что тот стоит на коленях у выгородки и беззвучно плачет. Огромный, грубо скроенный солдат тяжёлыми ладонями совсем по-детски растирал по лицу крупные слёзы. Весь следующий день они хлопотали вокруг Майки и жеребёнка. Всё пошло хорошо, еды было в изобилии, малыш много и с аппетитом сосал молоко, с каждым днём набираясь сил.

Вскоре хоть и коротко, но все же выпал первый снег. Колька успел опробовать сани, которые Тихий усмотрел на барском дворе в соседнем посёлке, и на пару с Григорием Абрамовым, впрягшись в оглобли, притащил их к себе. Подладили их, подобрали сбрую. Колька запряг свою любимицу Майку и лихо проехался по первому снегу из одного края посёлка в другой. Лошади всегда — и в обороне, и в наступлении — требовали к себе много внимания. Раньше, когда лошадей в полку было много, ежемесячно проводились выводки — так назывались строевые смотры для лошадей. Каждая батарея тщательно готовила своих лошадок. Полковой ветврач в эти недели по нескольку раз приезжал и осматривал лошадей. Их лечили, правили упряжь, под это дело можно было получить лекарства и прочие средства для ухода за лошадьми. Последние месяцы внимание к лошадям в полку и батарее уменьшилось, каждый ездовой дудел в свою дуду, как умел, да и ветврач как-то незаметно исчез из полка.

Колька остался самым большим знатоком лошадей в полку, и в эти спокойные дни его то и дело звали во все батареи для осмотра лошадей. Он добросовестно осматривал животин, обнаружив перхоть и грязь, слегка корил за плохую чистку, но, самое главное, за плохую кормёжку — у большей части лошадей из-под кожи выпирали ребра. А когда же откармливать лошадей, если не в долгом затишье перед наступлением! В наступлении будет не до этого, там только успевай поворачиваться. Последний жирок с лошадиных боков уйдёт. А в том, что вот-вот придёт время наступать, Колька не сомневался.