Возвращение Ктулху

Лужа густой крови залила мумию, пропитала бинты и стала, очевидно, просачиваться внутрь. Один из товарищей умирающего безумца радостно выкрикнул что-то вроде: «Со! Со! Де т'хамше гвало! Хла п'хам!».[5]

И тогда мумия медленно поднялась со своего ложа, спустилась на пол и шатающейся походкой направилась к выходу. Две черные точки, занимающие место глаз, быстро увеличивались в размере. Пальцы рук Наафранха конвульсивно сжимались и разжимались, а из утробы вырывались какие-то глухие звуки, напоминающие урчание.

Кажется, в этой ситуации только мне (не считая тибетцев, посвященных в смысл происходящего) удалось удержаться на ногах и сохранить хотя бы признаки рассудка. Все остальные попадали наземь, лишившись чувств. Адам осел на пол по стене. Его глаза были широко раскрыты, но в них не было ни намека на мысль. Я, впрочем, не собираюсь хвастаться своим мужеством, — думаю, мое относительное спокойствие объяснялось только исключительной затуманенностью сознания. Хмель, однако, быстро рассеивался, особенно после того, как Наафранх стал приближаться ко мне.

Сделав несколько шагов, непрерывно глядя на меня, Наафранх визгливо процедил: «Шерензи мисраим линг тсади хукулту кванг хиш риншен дай Мененхеб». Уверен, что это был ни тибетский, ни какой иной из известных современным людям язык.

Говорящая мумия?! Не сошел ли я с ума? Может, это пьяный лихорадочный бред?

В этот момент услышал испуганный возглас совершенно не вовремя появившейся здесь Мэгги. Я едва успел подхватить на руки ее обмякшее тело и окончательно застыл перед ликом очнувшегося мертвеца. А затем из глаз Наафранха брызнула тьма (словосочетание «брызнула тьма» кажется странным, но другого я просто не в состоянии употребить для описания этого процесса). Через мгновение меня окутала непроницаемая черная пелена, которая не пропускала не только свет, но, по-видимому, и звуки. Я не слышал даже своего дыхания, не говоря уже о более далеких шумах. Если бы не внутреннее ощущение колотящегося сердца и пульсирующей в висках крови, а также слабого подергивания Мэгги, я, честное слово, подумал бы, что умер.

Стоя в этом чудовищном омуте и бережно сжимая девушку, я полностью утратил контроль времени. Позже из показаний находившихся на улице людей, видевших со стороны загадочный феномен, выяснилось, что состояние абсолютной темноты и звукоизоляции продолжалось всего минут пять, причем именно на такой срок отстали часы всех, кто находился внутри.

Тьма исчезла так же резко, как и возникла, и вновь я узрел Наафранха, но это был последний взгляд на ожившую тварь. За какие-то доли секунды мумия, рухнув на пол, рассыпалась на части. Ветер, ворвавшийся в здание через неизвестно кем разбитое оконное стекло, развеял кучу бинтов, обнажив под ними труху и пыль. Увы, мумия обратилась в прах, и это обстоятельство едва не вызвало у меня слезы отчаяния и досады.

Затем, переведя взор на статую Мененхеба, я был поражен — в голове оказавшейся полой скульптуры зияла большая дыра. Края зазубрин дыры торчали наружу, значит, нечто вырвалось из недр статуи. Что это было?.. Куда оно делось?.. Боже, как я устал от этих загадок…

В состоянии прострации я наблюдал за происходящим вокруг. Мистер Вейсман, как оказалось, пришел в музей в сопровождении нового фаворита — молодого археолога Уилсона. Чуть ли не силком вырвав у меня плачущую Мэгги, он доверил ее заботам Уилсона и принялся рассматривать последствия кошмарного инцидента. Элен хлопотала возле мужа, который всхлипывал и непрерывно повторял одну фразу: «Господи, смилуйся над нами!» — и я обратил внимание, что у него, как и у всех присутствовавших при буйстве мумии, из носа и рта текла кровь. Почему-то лишь я избежал этой неприятности.

К людям постепенно возвращалось сознание, и они задавались вопросом, что же тут случилось. Невозмутимые тибетцы мирно сдались полиции и словно бы отрешились от окружающей обстановки. Где-то уже суетились репортеры, бравшие интервью у свидетелей.

С олимпийским спокойствием я выслушал требование Вейсмана явиться к нему в кабинет в пятнадцать часов и дать исчерпывающие объяснения по поводу этого события. Наивный лепет Уилсона о каких-то биохимических реакциях, способствовавших высвобождению скрытой энергии и заставивших мумию механически двигаться, я пропустил мимо ушей. Сообщение охранников, что они застали днем в одном из служебных помещений прятавшихся тибетцев, которым, очевидно, удалось ночью проникнуть в музей и нанести вред саркофагу, меня почти не заинтересовало. Вейсман еще продолжал что-то возмущенно выговаривать мне, когда я молча надел плащ и шляпу и, не попрощавшись, вышел на улицу. На трамвае я доехал домой и сразу лег спать.