Возвращение Ктулху

Доносившиеся с залива крики усилились. Звучавшее в них прежде удивление сменилось ужасом и отчаянием — новоявленные акулы, разевая чудовищные пасти, кинулись на не подвергшихся метаморфозе людей. Разбрасывая в стороны алые брызги крови, они терзали свои жертвы, откусывая руки и ноги, вырывая огромные куски мяса. Одна из акул впилась в бедро отчаянно визжащей блондинки, а когда та поскользнулась, вторая тварь откусила ей голову.

Черная бестия, выпрыгнув из воды, сбила с ног мужчину, несшего на шее малыша, и оба тотчас же были растерзаны кровожадными тварями. Воды залива в течение нескольких минут покраснели от крови, причем самым страшным мне показалось то, что дело происходило на мелководье и бойня была отчетливо видна. А скопление людей и акул было столь велико, что каждая из ужасных хищниц мгновенно настигала жертву, калечила или убивала ее…

— Боже мой!.. Боже мой, что же это делается!.. — в беспамятстве бормотала Катя, будучи не в силах смотреть на кровавую трапезу и не в состоянии оторвать от нее глаз. — Боже правый, Боже милосердный, помилуй нас… Боже правый, Боже всемогущий, помилуй нас…

Вцепившись в поручень ограждения балкона, я тоже во все глаза смотрел на страшную бойню, испытывая ужас, отвращение и странное, патологическое любопытство. Превращения продолжались, причем теперь я отчетливо видел, что некоторые люди, быть может даже большинство, превращались не в акул, а в крупных серебристых рыбин. Столь же беспомощные, как и люди, они тщетно стремились прорваться на глубину — хищницы со зловещими серповидными плавниками набрасывались на них и рвали, рвали, рвали на части… Если же поблизости ни людей, ни рыб не случалось, они кидались друг на друга, одержимые жаждой убивать все живое. И кусали, и жрали, жрали, жрали соперниц в кровавых волнах, поднятых ударами мощных хвостов…

— Смотри, они все идут и идут… — прошептала Катя, опускаясь на бетонный пол балкона и стискивая лицо руками.

Люди, спешащие на зов Ктулху с окраин парка, действительно безбоязненно выходили на каменистый пляж, вступали в воду и брели в глубину, которая начиналась метрах в пятистах от берега. Некоторые из них успевали превратиться в акул или беспомощных рыбин, но большинство становились жертвами зубастых тварей в своем прежнем, еще не измененном облике. Они словно не видели залитого кровью залива, зловещих серповидных плавников и жутких черных существ, несущихся к ним, вздымая хвостами алый дождь брызг. Они шли, шли и шли, и я не сразу понял, что, вцепившись во влажный поручень, во всю глотку ору им:

— Стойте! Стойте, смотрите: там смерть! Акулы! Стойте! Там смерть, смерть, смерть!..

Но никто не слышал моих воплей, заглушаемых недружным ревом:

— Дар! Дар! Счастья всем! Пусть никто не уйдет обиженным! Ктулху фхтагн!

Не слыша меня, они шли, как сомнамбулы, и, только ощутив впивавшиеся в их тела страшные зубы, начинали истошно вопить и вырываться из пастей акул, утаскивавших несчастных в густую от крови воду…

И воздух, которого мне уже не хватало для крика, казалось, тоже стал густым от крови, желчи, мочи и испражнений…

Я кричал и рвался из капкана наручника, чтобы остановить, удержать, спасти хотя бы этих, припозднившихся бедолаг, но стальной браслет держал крепко. А потом, когда я охрип от бесполезных призывов, милосердная тьма внезапно сомкнулась надо мной, и я стал падать в бездонное черное небо, на дне которого водили мерцающие хороводы бесконечно далекие звезды…

— Черт бы тебя побрал, — сказала Катя, сидя на корточках перед раскрытым кофром. — Неужели нельзя было запастись какой-нибудь проволочкой или шпилькой? Придется нам тут всю ночь куковать. А ключик-то — вон он, рядышком!

Прежде всего я посмотрел в сторону залива. Кровавая вакханалия завершилась. Я видел только серые воды, на поверхности которых пестрели кое-где обрывки одежд, и серое небо над ними, с которого начал моросить мелкий противный дождь. Ни акул, ни людей.

— Это все мне, часом, не привиделось? — чуть слышно спросил я сорванным голосом, прекрасно зная, что услышу в ответ.

— Хотела бы я, чтобы все это оказалось сном. — Катя провела ладонями по мокрому, осунувшемуся лицу. Прислушалась к чему-то и вопросительно взглянула на меня: — Слышишь?

— Ничего не слышу.

Некоторое время я пытался уловить привлекший Катино внимание звук и в конце концов услышал низкое гудение. Оно быстро нарастало, превращаясь в грозный, тяжелый рев, и вскоре мы увидели цепочку самолетов, появившуюся из-за крыши «Этажерки». Они летели вглубь залива со стороны суши, и я удивился — с чего бы им здесь взяться? Но тут с неба посыпались черные, похожие на горох точки, взвились мощные фонтаны воды, «Этажерка» вздрогнула от первых взрывов, вслед за которыми на залив и парк обрушился непрекращающийся грохот, заставивший меня втянуть голову в плечи и что есть силы прижать ладони к ушам. Легче от этого не стало, но, к счастью, грохот начал отдаляться — эскадрилья бомбардировщиков продолжала сеять свой смертоносный груз все дальше и дальше от берега…